Багдадская встреча - Агата Кристи

– Ладно. Ты вещи привез?

– Да, выгрузил у швейцара.

– Потому что когда целых две недели не во что переодеться…

– Виктория! Да что же это с тобой приключилось? Слушай. Я намашине. Поехали в Девоншир? Ты ведь там еще не была?

– В Девоншире? – не поняла Виктория.

– Это просто такое название, место одно под Багдадом. Тамзамечательно в это время года. Поехали, а? Столько времени не были вдвоем…

– С Вавилона. Вот только что скажет доктор Ратбоун со своей«Масличной ветвью»?

– Провались доктор Ратбоун. Я от него так и так ухожу, отстарого осла. Надоел.

Они сбежали по лестнице к подъезду, где ждал автомобильЭдварда. И поехали в южном направлении по широкой, обсаженной деревьями дороге.Потом свернули, покатили, переваливаясь и оседая, между пальмами по мосткам надоросительными каналами. И внезапно очутились в роще, во всех направленияхпересеченной канавками с водой. Деревья в роще, главным образом миндаль иабрикосы, как раз зацветали. Это было как в сказке. За рощей протекал Тигр.

Эдвард и Виктория вылезли из автомобиля и пошли гулять средидеревьев в цвету.

– Какая прелесть, – глубоко вдыхая ароматный воздух, сказалаВиктория. – Будто английская весна.

Веял нежный теплый ветерок. Они сели на ствол упавшегодерева под розовым цветочным пологом.

– А теперь, дорогая, – попросил Эдвард, – расскажи мне, чтос тобой было. Я так исстрадался.

– Правда? – Она блаженно улыбнулась.

И рассказала ему все. Как пошла мыть волосы. Как отбивалась,когда лицо ей залепили тряпкой с хлороформом. Как плохо себя чувствовала, когдаочнулась. Как убежала и случайно встретилась с Ричардом Бейкером и как подороге к месту раскопок назвалась Викторией Понсфут Джонс, а потом умудриласьпочти две недели изображать из себя прибывшую из Англии студентку-археолога.

В этом месте Эдвард весело расхохотался.

– Ну, Виктория, ты просто чудо! Чего ты только ненасочиняешь.

– Да, я знаю, – повинилась Виктория. – Дядя – профессорПонсфут Джонс. А раньше еще другой дядя – епископ.

И тут она вдруг вспомнила, о чем собралась спросить Эдвардав Басре, когда миссис Клейтон ее прервала и позвала пить коктейли.

– Я еще раньше хотела спросить, – сказала она. – Откудаты-то знал про епископа?

И почувствовала, как он сдавил ей пальцы. Он поспешно,чересчур поспешно, ответил:

– Ты же мне сама сказала, не помнишь?

Виктория взглянула на него. Удивительно, думалось ейвпоследствии, как одна случайная пустяковая обмолвка смогла произвести такоесокрушительное действие.

Эдвард оказался застигнут врасплох, он был совершенно не подготовленк ответу, растерялся – и с лица его упала маска.

Виктория смотрела на него, и внезапно у нее в мыслях всеперевернулось, как в калейдоскопе, и сложилось в симметричную картину. Онапоняла правду. Может быть, на самом деле это произошло и не внезапно, аисподволь, вопрос, откуда Эдвард знает про дядю епископа, в подсознании всевремя беспокоил ее, подталкивая к неизбежному выводу… Про епископа Ллангоускогоона Эдварду ничего не говорила, единственно от кого еще он мог о нем узнать,это от мистера и миссис Гамильтон Клиппс. Но когда мадам пересаживалась вБагдаде на поезд, он находился в Басре, и видеться они не могли, значит, онузнал еще в Англии. Выходит, он и о ее предстоящем прибытии в обществе миссисГамильтон Клиппс тоже знал. И вообще, то чудесное совпадение никакимсовпадением не было. Оно было задумано и спланировано заранее.

Теперь, глядя на его лицо без маски, Виктория поняла, чтоподразумевал Кармайкл, когда произнес имя Люцифер. Она знала, что он увидел вконсульстве за дверью, распахнутой из коридора в солнечный сад. Он увидел вотэто прекрасное лицо, на которое она смотрит сейчас, – ведь оно и в самом делебыло прекрасно. «Как пал ты с неба, Люцифер, сын зари!»

Не доктор Ратбоун, а Эдвард! Играет незаметную роль,какой-то секретаришка, а на самом деле именно он всем заправляет ираспоряжается, используя Ратбоуна как вывеску, – и Ратбоун предостерегал ее,советовал уносить ноги, пока не поздно…

Виктория вгляделась в это прекрасное злое лицо, и глупенькаядетская влюбленность в ее сердце растаяла без следа. Никакая это и не любовь,то чувство, что она испытывала к Эдварду. Точно так же она до Эдварда былавлюблена в Хамфри Богарта,[126] а потом в герцога Эдинбургского.[127] А Эдвардвообще не питал к ней никакого чувства. Он нарочно, с расчетом, пустил в ходсвое ослепительное мужское обаяние и подцепил ее, дурочку, прямо на улице, аона и попалась на крючок.

Удивительно, как много мыслей может пронестись в мозгу заодно краткое мгновенье. Это как озарение, голову ломать не приходится. Простоосеняет, и начинаешь вдруг все ясно понимать, сразу и все. Может быть, потому,что на самом деле подспудно понимаешь уже давно.

Но инстинкт самосохранения молниеносно, как всегда уВиктории, подсказал ей, что надо держать на лице выражение идиотическоговосторга. Потому что ей угрожает смертельная опасность. И спасение – только водном, у нее есть только один козырь. Виктория тут же пустила его в ход.

– Да ты же все знал! – всплеснула она руками. – Даже что ялечу сюда. Ты же, наверно, это и устроил. Ах, Эдвард, ты такой замечательный!

Ее лицо, послушное зеркало любой игры чувств, сейчасвыражало одну эмоцию – безбрежное обожание. И на его лице она прочитала ответ:слегка презрительную усмешку облегчения. Она почти читала его мысли: «Дура! Этапроглотит что угодно. Я могу из нее веревки вить».

– Но как тебе удалось? – восхищенно спросила Виктория. – Утебя, наверно, огромные возможности. Ты, я думаю, совсем не тот, какимпритворяешься. Ты… как ты тогда говорил… царь Вавилонский!

Он весь залучился самодовольством. Под личиной простогосимпатичного юноши Виктория разглядела власть, красоту и беспощадность силы. «Яже только жалкая христианская раба», – подумала она. Но вслух пролепетала, – икакого усилия ей это унижение стоило! – однако нужен был последнийхудожественный штрих:

– Но все-таки ты ведь меня любишь?

Его презрение уже не поддавалось утайке. Вот дура! Всеженщины – безмозглые дуры! Любая готова поверить, что ты от нее без ума, аостальное их не интересует. Ни величие, ни строительство нового мира – подавайим любовь! Одно слово – рабы. Ими и пользуются как рабами для достижения своихцелей.