Эскортница по поручительству - Оксана Ильина

Только квартира не была такой, как прежде. Вся мебель стояла не на своих местах, будто ее собирались вынести. Вещи и документы разбросаны по полу, на котором виднелись грязные следы от мужской обуви. Пошатываясь, я ходила по комнатам и собирала бумаги и одежду. Каждое движение давалось с трудом, словно в замедленной съемке расставляла предметы по местам. Голова кружилась, а невыносимая слабость сгибала пополам. Но я держалась, не желая поддаваться лекарствам, которыми меня пичкали.

Четыре дня он не приходил. Четыре дня тишины. За эти месяцы я на подсознательном уровне привыкла, что Игорь приходит каждый день. И теперь неосознанно ждала звонка в дверь, но так и не дождалась. Он больше не приходил, и тишина стала угнетающей. Похоже, Шувалов оставил меня в покое. Или после того, как спас, считает, что теперь мы в расчете. Говорила себе, что так лучше, именно этого я и хотела. Но печаль тяжелым грузом лежала на сердце. Сама не осознавая этого, изо дня в день ждала, когда Игорь снова придет. И когда вечером понимала, что он не пришел и вряд ли уже придет, чувствовала отчаяние. Спрашивала себя зачем? Зачем мне его визиты, все равно не собираюсь открывать дверь? И не находила ответа. Возможно, все эти его постоянные приходы вырывали меня из пламени скорби. И отвлекали, принося другую боль. Заставляли колебаться между желанием открыть и желанием никогда его не видеть. А теперь я осталась наедине с собой, и это угнетало жутко.

Лишь на шестой день я снова услышала дверной звонок. Подскочила на месте, чувствуя, как внутри все оживает. Радость и растерянность сливаются воедино. Душа кричала, оглушая: "Он пришел. Он пришел!", а разум отвечал: "Это уже не важно".

Снова на цыпочках подкралась к двери и заглянула в глазок. И сразу почувствовала укол разочарования. Там стояла незнакомая женщина. Открыла дверь и внимательно посмотрела на визитершу. И сразу заметила знакомое лицо. Нет, не знакомое, лицо женщины было очень похоже на мою бабушку в молодости. Долго гадать не пришлось, я поняла, кто эта женщина. И злость вперемешку с болью забурлила внутри, разливаясь по телу горной ледяной рекой.

– Зачем пришла? – прошипела я сквозь зубы, решив не делать вид, что не узнала ее. В принципе и не узнала вовсе, но по сходству с бабушкой нельзя было этого не понять.

– Поговорить, – ответила женщина спокойно, но ее до боли знакомое лицо было напряжено. А я машинально начала вспоминать, как ее зовут. Вот даже имя родной матери не помню. Хотя она мне и не мать!

– Мне не о чем с тобой говорить! Уходи!

– Маш, я не имею права просить тебя меня выслушать. Но я очень прошу дать мне шанс все объяснить, – она посмотрела на меня, и я отчетливо увидела в ее глазах мольбу. Но эта женщина не вызывала во мне ни капли сострадания. Я не ждала ее. Даже в самый тяжелый момент в своей жизни не вспоминала нерадивую мать. Я смирилась с тем, что у меня больше никого нет. И вот тебе на, явилась.

– Вряд ли ты сможешь рассказать мне что-то новое! – холодно отрезала я. – Мне хорошо известно, как ты бросила меня годовалым ребенком. А больше мне ничего не интересно знать. Или может ты приехала заявить права на квартиру? Узнала о смерти бабушки?

Женщина не ответила, а в ее глазах блеснула боль. Она смотрела на меня, не находя слов, и мне нисколько не было ее жалко. Сама во всем виновата, отказалась от ребенка и родителей ради чего? Нет, никаких оправданий нельзя найти для такого поступка. И слишком поздно она объявилась, опоздала лет на двадцать шесть.

– У нас есть свой большой дом, – вздрогнула, увидев, как из-за двери выглянула маленькая девочка, лет шести-семи. – Мамочка, когда уже я смогу сходить в туалет?

Я внимательно смотрела на белокурую малышку, она настырно дергала мать за рукав свитера и переминалась с ноги на ногу. Подняла глаза и увидела взгляд женщины, полный слез. Она приехала сюда с ребенком… С моей сводной сестрой… Зачем? Чтобы разжалобить?

– Маш, я знаю, как сильно виновата перед тобой, но поверь, и ты не все знаешь, – ее голос дрожал, и искренность этих эмоций надломила мой лед. – Пожалуйста, позволь войти и поговорить с тобой.

– Мама, я хочу писать, – снова простонала жалобно девочка.

Женщина протянула мне перевязанную лентой стопку писем и сдавленно произнесла:

– Я надеялась, что однажды бабушка отдаст их тебе сама.

Я дрогнувшей рукой взяла конверты, их было не меньше ста, и прочитала на первом фамилию адресата – бабушка. А отправитель – мать. Почувствовав, как нарастает ком в горле, отступила и, шире открывая дверь, тихо сказала:

– Заходите, туалет справа.

Женщина вручила дочке книгу и усадила ее читать на кухне, а сама уселась в гостиной на кресло рядом со мной. Я была в смятении, никогда не ожидала увидеть свою мать, а теперь понятия не имела, чего ждать от этой встречи.

– Мне очень жаль бабушку, – начала было она, но тут же запнулась.

– Поздно ты опомнилась с жалостью, – ответила я холодно, мне были неприятны ее слова. Если жалела, что ж не пришла раньше?

– Я не знала, что мама умерла, – очень тихо ответила женщина. – Она не писала последние два месяца, я переживала, но даже и подумать не могла, что случилась беда.

– Писала? – вопросительно подняла я бровь, насколько мне было известно, мать много лет не объявлялась.

– Бабушка держала это в тайне, но все эти годы мы переписывались…

– И почему это стало такой тайной? – ухмыльнувшись, спросила я.

– Сначала дедушка запрещал, а потом она боялась, что ты будешь против, – с болью в голосе произнесла мать.

– Дедушка запрещал? – не сдержавшись, воскликнула я. – А не от того ли, что ты нас бросила?

– Все не совсем так… – она запнулась, и я видела, что ей тяжело дается каждое слово, но меня неожиданно переполнила обида и злость.

– А как?

– Наверное, лучше начать с начала, – ответила женщина и, тяжело вздохнув, начала: – Я забеременела тобой на первом курсе. Узнав об этом, твой отец сказал, что дети ему не нужны, избавляйся. После этих слов я больше никогда не видела его. Всю жизнь я была примерной девочкой, окончила школу с отличием, но даже это не помогло поступить в институт. Дедушка тогда копил несколько лет, обращался за помощью к знакомым, и вот для меня нашли место. Такая была его мечта – чтобы единственная дочь получила достойное образование. А тут такое – семнадцать лет и беременна. Я до сих пор слышу его крик. Впервые в жизни я испугалась родного отца. Он сказал, чтобы избавилась, потому что никогда не примет выродка. Обзывал бессовестной, обвинял, что опозорила всю семью. Помню, убежала тогда из дома, даже вещей не взяв. Жила до твоего рождения в общежитии на одну стипендию, а потом мне просто некуда было идти. Ты родилась, а комендант сказала, что с ребенком в общежитие нельзя. Я шла домой, обливаясь слезами, и прижимала тебя, завернутую в розовое клетчатое одеяло, к груди. Когда увидела впервые свою крошку, поняла, что ничего нет на свете дороже. Дома застала одну бабушку, все те месяцы она втайне от отца навещала меня и была счастлива, что я снова вернулась. Но и боялась, что скажет дед. Он пришел вечером и сразу услышал детский плач. Я сама вышла ему навстречу, боясь, что он может напугать тебя. В душе таилась надежда, что за это время он смог простить меня. Но когда увидела, как нахмурились его брови, поняла – папа не смирился. И снова началось. Он днями напролет читал нотации и требовал привести твоего отца. Говоря, что пока я не выйду замуж, не примет ни меня, ни ребенка. Но выходить замуж мне было не за кого – от этого парня и след простыл. Я сходила с ума, выслушивая в свой адрес ругательства, и плакала, не желая, чтобы это слышала ты. Тот год был сущим адом. Ты начала ходить в одиннадцать месяцев. И порой, недоглядев за тобой, видела, как ты подходишь к деду. А он отгонял тебя, обзывая безродной. Мое сердце разрывалось на части, я просто не могла этого выносить. Я уехала, когда тебе исполнился годик, сказав бабушке, что как только найду работу – сразу заберу. Через десять месяцев я вернулась за тобой и застала дома отца. Господи, что он тогда говорил, даже впервые замахнулся, чтобы ударить. Мама мне писала, что, хоть ты сильно ему досаждала, в итоге папа не устоял. Принял тебя и не позволил забрать. Отец тогда поставил условия: либо я остаюсь, либо уезжаю одна…