Последняя загадка парфюмера - Антон Грановский

– Чего это они так веселились? – спросил Глеб. – Вы рассказали им что-то интересное?

– Угу. Сказала, что у вас двадцать пять сантиметров. Видели бы вы, в какой они пришли восторг! Берегитесь – теперь эти нимфоманки объявят на вас охоту.

– Н-да, – с усмешкой произнес Глеб, – никогда не думал, что человека может так развезти от трех бокалов шампанского.

– Я и сама не думала, пока не запила шампанское конь… – Лиза икнула, – яком.

Лиза споткнулась и непременно упала бы, но Глеб подхватил ее за талию.

– Не обнимайте меня, – капризно сказала Лиза, – а то я позову на помощь.

Глеб кое-как усадил Лизу в машину, затем сел за руль и завел мотор.

– Лучшие друзья девушек – это бриллиа-а-анты… – пропела Лиза. Потом насмешливо посмотрела на Глеба, громко икнула, устало прислонила щеку к стеклу и вскоре задремала.

Вывести Лизу из машины оказалось еще труднее, чем усадить. Лиза долго не могла понять, где находится, и отказывалась выходить, капризно бормоча:

– Я с вами никуда не пойду… Я хочу домой.

– Я вас туда и веду, – сказал Глеб.

Наконец, девушка слегка пришла в себя и выбралась-таки из машины. На улице темнело. Слава богу, двор был пуст. Глеб обхватил Лизу за талию и повел ее к подъезду. По дороге она окончательно проснулась и уже у самых дверей подъезда неожиданно потребовала:

– Поцелуйте меня!

– С какой стати? – сказал Корсак.

– Я этого хочу! И вы тоже хотите. С самого первого дня нашего знакомства!

Глеб усмехнулся:

– Уж больно вы самоуверенны. А что, если вы ошибаетесь?

– А вы поцелуйте, и я пойму. – Тут Лиза икнула и мучительно произнесла: – Черт, никогда не думала, что буду уговаривать мужчину меня поцеловать. А ведь мне еще нет и семидесяти. Так вы будете меня целовать или нет?

– Нет, – сказал Глеб.

– Ну и черт с вами! Вы просто жалкий бор-зо-пи-сец!

– Если не перестанете ругаться, я сдам вас в милицию, – пригрозил Корсак.

Лиза махнула рукой:

– Куда угодно, лишь бы подальше от вас. Не такой уж вы неотразимый. Даже наоборот. Вы знаете, что вы довольно уродливый мужчина?

– Догадываюсь.

– И глаза у вас вовсе не красивые. Они слишком глубоко посажены, ясно вам? И губы… губы у вас не такие уж и мягкие.

– Согласен. Это просто игра освещения.

Они вошли наконец в подъезд.

– И нос… – продолжила было Лиза, но тут Глеб ее прервал:

– А вот нос попрошу не трогать. Я слишком трепетно к нему отношусь.

– Вот как? – Лиза сжала руку в кулак. – Тогда я дам вам по носу кулаком!

Она подняла руку, но, пошатнувшись, упала Корсаку в объятия, обвила его шею руками и поцеловала в губы. Поцелуй получился долгим и страстным. Щеки Лизы слегка порозовели.

– Ну вот, а вы боялись, – сказала она со смущенной улыбкой. – Между прочим, я не буду возражать, если вы отведете меня домой и уложите в постель. Боюсь, самой мне не добраться. Я слишком пьяна.

– Придется постараться, – сказал Глеб, нажимая на кнопку вызова лифта. – Вы уже признали, что пьяны, а это первый шаг к отрезвлению.

Лиза капризно наморщила нос и сказала:

– Вы самый скользкий тип из всех, кого я знаю.

– Ваша правда, – согласился Корсак.

– Но самое ужасное, что мне это нравится, – удрученно добавила Лиза.

Подошел лифт, и Лиза, пошатнувшись, вошла, вернее, ввалилась в кабину.

– Ну, так как? – обернулась она. – Вы идете?

Секунду поколебавшись, Глеб вошел вслед за девушкой.

Съемная квартира, в которой жила Лиза, была не слишком-то уютной. Обои поистерлись, двери, когда-то дорогие, нынче нуждались в тщательном ремонте. Глеб попытался уложить Лизу на диван.

– Ой… – сказала она, мучительно выкатив на него глаза. – Кажется, меня сейчас…

– Не вздумайте. Потерпите несколько секунд. – Глеб подхватил девушку на руки и отнес ее в туалет.

– Только не подслушивайте. И отойдите подальше, – потребовала Лиза.

– Очень надо, – усмехнулся Корсак.

Оставив девушку в туалете, он вернулся в комнату и закурил. Минут через пять Лиза вернулась.

– Порядок? – поинтересовался Корсак.

– Не ваше дело, – ответила Лиза.

Тут она покачнулась, и Корсаку вновь пришлось подхватить ее на руки.

– Уберите руки… я вам не какая-нибудь…

Не обращая внимания на лепет Лизы, Корсак отнес ее в спальню и уложил на кровать. Взял подушку и аккуратно подложил ей под голову. Затем осторожно снял с ног девушки сапожки и поставил их рядом с кроватью.

– Какой заботливый… – пробормотала Лиза сквозь сон. Не открывая глаз, потерлась щекой о подушку и потребовала: – Ты споешь мне колыбельную?

– Запросто, – ответил Корсак. И тихо напел:

Мне кажется, тогда

Вы были с португальцем.

Ну а потом с малайцем вы ушли.

Дыхание Лизы стало ровным, она заснула. Глеб откинул с ее лица белокурые локоны и легонько пригладил их ладонью. Потом, сам того не ожидая, наклонился и коснулся губами ее горячего лба. Лиза улыбнулась и что-то тихо пробормотала во сне.

Оказавшись на улице, Глеб закурил, выпустил в холодный воздух белое облако дыма и посмотрел сквозь него на пасмурное темно-синее небо. Погода не думала налаживаться. Воздух был пропитан влагой. За последний час сильно похолодало. Глеб поднял ворот пальто и медленно двинулся к машине.

Чувствовал он себя довольно скверно. И не столько из-за ненастной погоды, сколько из-за царившей в душе сумятицы.

Тильбох пропал. Петя Давыдов исчез вместе с картиной. Амирханов – мутный человек, кусок восточных сладостей с ядовитой начинкой. Но Тильбоха у него нет – это точно. Картина Брейгеля – с кухарками, зажимающими носы, – которую Тильбох так старательно и детально скопировал на своем полотне, также исчезла. Коллекционер Дзикевич мертв. Витька Фаворский мертв. Ольга… С ней тоже что-то случилось. Она не из тех, кто стал бы прятаться. Тем более что опасаться ей абсолютно нечего. Ну усыпила. (Глеб машинально потер пальцами место на шее, куда угодила игла.) Ну, обшарила квартиру. И что? Разве это преступление? Не привлечешь же ее к ответственности за кражу дубовой столешницы!

За что хвататься? Где та нить, за которую нужно потянуть, чтобы размотать клубок событий? Было бы неплохо разыскать третью картину – с дьяволом, епископом Феофилом и часами без стрелок. Только где ж ее найдешь? Да тут еще эта девочка – Лиза Фаворская. Славная, белокурая головка, набитая романтическим вздором.