Брусиловский прорыв - Александр Бобров

На фоне этого ужаса и беспорядка странно выглядят описания историком-националистом Дмитрием Дорошенко (1882–1951) «последствий оккупации». Первой задачей, мол, русского командования было тогда уничтожить все украинские организации, прежде всего, просветительские и научные: общество «Просвита», Научное общество им. Шевченко и другие. Туда были направлены специальные «казачьи команды» — отряды опытных карателей; ну, что-то вроде поздних энкаведистов. Они немедленно уничтожили все украинские библиотеки и архивы, которые собирались десятками лет. Но книгами и имуществом дело не исчерпывалось, это было только первой и, может, не главной задачей чужеземных оккупантов. Второй задачей было уничтожить как можно больше украинской интеллигенции — цвета нации. Дорошенко пишет, что даже киевские тюрьмы, далекие от Галичины, были в то время переполнены украинскими, старыми или молодыми интеллигентными, национально сознательными гражданами. Характерным было уже то, что оккупационные почта и телеграф, по приказу властей, — отказывались принимать что-то, написанное на украинском языке. В целом, считает историк, в то время было расстреляно в оккупированной Галиции или вывезено в Сибирь «где-то четверть ее населения». Ух ты! Здесь, по-моему, и австро-венгерские карательные операции учтены. Так, мол, сталось в первый раз, когда захид Украины впервые встретился со «старшим братом», управляемым российским самодержавным правительством.

Но, во-первых, большинство малороссов воевало в русской армии и не могло оккупировать себя самое, а, во-вторых, истинный цвет киевской интеллигенции, такие как Михаил Булгаков или Владимир Вернадский, по-разному оценивали эти события, но совершенно с патриотической, общерусской точки зрения. В общем, все надеялись, что 1916 год явится годом перелома, подорвавшим в корне военную мощь Центральных держав и, наоборот, доведшим силы Антанты до высшего развития. Это был год, окончательно выявивший, что войну ведут народы, а не армии. Вопрос о пропаганде, о воздействии на всю народную массу идей в ходе войны стал включаться неотъемлемой частью в работу оперативного немецкого штаба Эриха Людендорфа, при котором в конце 1916 года организуется особое отделение пропаганды.

Общая обстановка истекшего года ясно показывала Центральным державам, что война ими проиграна, а потому в декабре они делают попытку начать мирные переговоры, но выставляют условия, совершенно не соответствовавшие соотношению сил обеих сторон, а потому попытка эта не находит отклика у держав Антанты. Последние вступили в 1917 год с самыми лучшими предзнаменованиями и надеждами, но неудачное весеннее наступление генерала Нивеля, а главное, революция в России нарушили эти ожидания, и, сознавая невозможность своего единоборства с Германией, Антанта отказалась от намерения окончить войну в этом году. Она перешла к накапливанию сил и средств борьбы, к истощению сил противника с помощью своей могущественной техники, к ожиданию подхода новых сил в лице американской армии и финансовой мощи.

«В минувших боях, — констатировали западные аналитики, — особенно выявилось преимущество атаки перед обороной даже в отношении потерь. Потери атакующего при широком снабжении его техникой и при надлежащем ее использовании были во много раз меньше потерь обороняющегося». Но ведь именно это, вопреки утверждению великого историка и современника Ключевского, и проповедовал Брусилов! Кстати, и генерал Щербачёв, командующий 7-й армии, в которой воевал мой отец, в трудной ситуации рапортовал: «Не могу дольше держаться, а потому перехожу в наступление».

* * *

…24 мая 1917 года в Каменец-Подольске Брусилов попрощался с работниками штаба Юго-Западного фронта и отбыл к новому месту службы — в Могилёв. Выразительную картину встречи нового Верховного главнокомандующего в Ставке оставил А.И. Деникин: «Могилёв принял нового Верховного Главнокомандующего — необычайно сухо и холодно. Вместо обычных восторженных оваций, так привычных “революционному генералу”, которого толпа носила по Каменец-Подольску в красном кресле, — пустынный вокзал и строго уставная церемония. Хмурые лица, казенные фразы. Первые же шаги генерала Брусилова, мелкие, но характерные эпизоды еще более омрачили наше настроение. Обходя почетный караул георгиевцев, он не поздоровался с доблестным израненным командиром их, полковником Тимановским и офицерами и долго жал руки солдат, посыльного и ординарца, у которых от неожиданности и неудобства такого приветствия в строю выпали из рук ружья, взятые “на караул”».

Первый приказ нового Верховного гласил: «Скоро три года, что мы ведем эту беспримерную войну, которую пора кончить, и свободная наша Россия имеет право требовать от своих революционных армий и фронта полного напряжения всех наших сил и средств, дабы разбить коварного и непреклонного врага… Я призываю вас, всех русских воинов, сплотиться вокруг красного стяга с девизом: “свобода, равенство и братство” и ринуться на врага, сломать его и разрушить навсегда германский милитаризм, давящий своей безумной тяжестью народы всего мира… Итак, будьте готовы жертвовать собой, чтобы закрепить во что бы то ни стало наше достояние, а там, где это окажется нужным, по первому приказу, броситься на врага и разбить его».

11 июня 1917 года в газете «Утро России» была опубликована статья журналиста Т. Ардова, побывавшего в Ставке и встретившегося с новым Верховным главнокомандующим. «Почему-то я привык представлять себе Брусилова высоким человеком, — писал Ардов. — А он ростом невелик. И это поразило меня. Впрочем, и весь он поразил меня — вся его сухая и удивительно пропорциональная и оттого кажущаяся легкой и моложавой фигура и особенно его лицо, тоже сухое, нервное, худое, подтянутое, с впалыми щеками… Хотя лицо у А.А. Брусилова не длинное, с большим, четко очерченным лбом, захватывающим с боков часть черепа, на голове, выдаваясь мыском вперед ровной щеткой, густо торчат почти седые волосы. Но что особенно поразило меня, это взгляд его серых глаз… глаза Брусилова горят каким-то странным огнем, когда он улыбается… Смысл его слов… все “образуется”, нужны только такт, умение и смелость… Как, неужели только он, вот этот маленький сухонький человек, этот скромный, обыкновенный генерал, не блещущий ни академической ученостью, ни величием государственной карьеры, один только знает, как спасти армию, один только нащупал правильный путь? Должен сказать, что во многих кругах эта смелость вызывает сомнение. Качают головами: “Дай Бог ему, но только…” и не договаривают… А я сидел и задавал себе вопрос: “Ведь если взялся, так, значит, знает? Ведь иначе-то не может быть”. А он все повторял: “Я не пророк. Я только исполняю долг, а остальное не от нас. Но уповаю, что все будет успешно…” Я не знаю, что будет. Может быть, упования генерала не сбудутся. “Это не от нас”. А.А. Брусилов взял управление армией в такую минуту, при таких условиях, что если даже успех и не увенчает его работу, вина не на нем. Все равно, даже тогда он принесет пользу России».

Главной заботой Брусилова на посту Главковерха стала подготовка давно обещанного союзникам по Антанте летнего наступления. Сроки его постоянно сдвигались. В каком состоянии находились русские армии, которым предстояло наступать, можно судить по результатам совещания, проведенного 9 июня главнокомандующим Западным фронтом генерал-лейтенантом А.И. Деникиным: «3-я армия. Армейский комитет по составу удовлетворительный… Дивизионные комитеты настроены хорошо и являются помощниками начальников дивизий… По настроению впереди других стоит артиллерия: наступление ею приветствуется. В пехоте настроение более пестрое. Лучше других 20-й корпус…