Корона Подземья - А. Г. Говард

Стены сбиты из потрепанных фанерных щитов. Единственное, что кажется новым, – дверь, которая выкрашена в темно-красный цвет и снабжена блестящими латунными петлями и причудливым молотком. На фоне полуразвалившегося домика она выглядит неуместно.

Окон нет – во всяком случае, на фасаде. Но разве в доме без окон может быть достаточно света для рисования? Я начинаю опасаться, что свернула не туда, но вдруг замечаю «Хонду» Джеба, стоящую рядом с каким-то строением, которое напоминает развалившийся крольчатник. Теперь это просто куча досок и проволоки.

Когда я вижу мотоцикл, мой самый сильный страх подтверждается: Джеб действительно провел тут всю ночь. Либо он один и без всякой защиты, либо не один – и это еще хуже.

Страх и вина наполняют мое сердце. Надо было сказать Джебу правду с самого начала. Если бы он обо всем узнал прошлым летом, то был бы готов.

У меня звонит телефон, и я пугаюсь. Это папа. Я отключаю звонок и посылаю ему сообщение: «Я скоро буду дома. Пожалуйста, не волнуйся. Мне просто надо побыть одной, немного подумать».

Он, конечно, разозлится и немедленно начнет меня искать, но по крайней мере надеюсь, не будет сильно волноваться.

Я кладу телефон в рюкзак и поворачиваюсь к домику. Не стоит пугаться какого-то убогого строения после того, что я совсем недавно видела в школе. Но не исключено, что здесь находится Червонная Королева – одна из немногих подземцев, которых боится даже Морфей. Я дрожу при мысли о том, что Джеб столкнулся с ней в одиночку.

Ветер швыряет в ветровое стекло коричневую россыпь пыли. Чешик снова шипит, и я вспоминаю, что по крайней мере не одна.

– Мне придется зайти.

Он хватает себя за хвост и крутится, заворачиваясь в него с головой, словно в попытке спрятаться.

– Что, у тебя есть идеи получше? – спрашиваю я.

Чешик выглядывает, снова дышит на стекло и пишет кончиком хвоста: «Найди М».

Я прищуриваюсь.

– Мы найдем Морфея, когда разберемся вот с этим. Ну? Ты со мной?

Чешик хмурится. Шерсть у него встает дыбом, как у испуганного кота. Он качает головой.

– Ладно. Тогда сиди здесь один.

Как только я открываю дверцу и выхожу, трепещущие крылья Чешика касаются моего уха. Он опускается на плечо и зарывается под волосы.

Я испытываю огромное облегчение. Чешик, конечно, маленький, зато он умеет исправлять разные неполадки и владеет магией. Всё лучше, чем идти одной.

Подходя к двери, я сжимаю в кулаке его хвост в качестве поддержки. Под ногами хрустят пыль и камушки. Вокруг шепчутся насекомые. Не знаю, подбадривают они меня или предостерегают; голосов слишком много, чтобы разобрать отдельные слова.

Поднявшись на шаткое крыльцо, я смотрю на латунный дверной молоток. Он имеет форму садовых ножниц.

Я покрываюсь мурашками и перевожу взгляд на свои покрытые шрамами ладони. Кто бы ни повесил здесь этот молоток, он знал, что я приду… Они со мной играют. Я стискиваю зубы. Это неважно. Я не уйду без Джеба, и плевать, насколько могуществен его похититель.

Дверная ручка легко поворачивается; я открываю дверь, но сама остаюсь на крыльце. Сначала лучше заглянуть внутрь. Дом кажется необитаемым, и я вдруг понимаю, что найти здесь Джеба – не самое страшное. Будет хуже, если я его не найду.

Я просовываю голову за порог. В нос шибает кислый запах краски и металла. И какой-то еще – тошнотворно сладкий, фруктовый… такой знакомый, что у меня увлажняется рот, но я никак не могу вспомнить…

Солнечный свет льется из слухового окна под потолком. Паутины, полные мертвых насекомых, свисают со стекла. Местами они спускаются до пола, блестя, как гротескные свадебные вуали, украшенные драгоценностями. В доме всего одна большая комната. Слева лестница на чердак, справа ванная. Там, сразу за открытой дверью, я вижу высокий шкаф, в котором штук пятьдесят или даже больше маленьких ящичков. Обтянутые холстом стены выше, чем казались снаружи. Нет никакой мебели, кроме складных стендов, прислоненных к стенам. Солнце свободно отражается от пыльного деревянного пола.

Всё очень яркое и бесплотное… как на небесах. Я понимаю, почему Роза выбрала эту студию. Оставив дверь приоткрытой, я на цыпочках обхожу какие-то художественные принадлежности. Чешик напрягается у меня на плече.

Повсюду картины – на мольбертах, прикрытых пыльной тканью, на стенах. Я поворачиваюсь на скользком деревянном полу, чтобы разглядеть их все.

Мое дыхание учащается, когда сюжеты картин становятся ясны. Садовые ножницы, окровавленная детская рука, осьминог, которого пожирает устрица, лодка на романтической звездной реке, двое, катящиеся на досках по песчаной дюне, истекающие кровью розы, коробка с головой внутри. Наши с Джебом воспоминания о Стране Чудес. Воспоминания, которые больше не принадлежат ему. Но я узнбю эти зловещие и прекрасные образы где угодно. Джеб великолепно проиллюстрировал наше путешествие. Видимо, он безостановочно трудился ночь напролет.

Каким-то образом он всё вспомнил.

Я пячусь и натыкаюсь ногой на свернутый холст. Разворачиваю его и вижу рисунок, на котором Джеб взламывает машину мистера Мейсона на больничной парковке, а рядом стоит и ждет медсестра в белом платье.

У меня кружится голова.

Значит, сестра Терри действительно сыграла какую-то роль в похищении мозаик и Джеб помогал ей?

Я вспоминаю слова Морфея: «Ты думаешь, я единственный, кто способен незаметно проникнуть в машину с включенной сигнализацией?» Он был прав. Даже некоторые люди на это способны, если они разбираются в машинах.

Но не исключаю и вполне невинное объяснение. У мистера Мейсона новенькая машина, которую Джеб никогда не видел. Сестра Терри могла соврать ему, сказать, что это ее машина, что она забыла внутри ключи… Джеб отпер дверцу и ушел. Тогда она украла мои работы – возможно, по приказу другого подземца. Тогда понятно, почему я не увидела в ней ничего волшебного.

Разумеется, всё было именно так. Потому что Джеб никогда бы меня не предал.

Но Морфей прав и еще кое в чем. Я действительно сужу его и Джеба по-разному. В одной и той же ситуации я не удостаиваю своего темного мучителя презумпции невиновности.

– Джеб! – кричу я, подавляя рыдание. – Ты здесь?

Нет ответа. Только эхо моего отчаянного голоса.

Чешик выпутывается из волос.

– Он на чердаке… больше негде, – говорю я вслух, чтобы утешить себя, но тщетно.

Я поднимаюсь по лестнице. Ступеньки скрипят под моим весом.

Я останавливаюсь, поднявшись достаточно высоко, чтобы обозреть второй этаж. Там сильнее чувствуется сладкий фруктовый запах. На полу, опрокинутый, лежит огромный стеклянный графин, и из широкого горлышка капает что-то вроде темно-лилового вина.

Но Джеб не стал бы пить. Он почти совсем не пьет, особенно когда рисует.