Помутнение - Джонатан Летем

на столиках уличных кафе стояли картонные стаканчики с недопитым латте и валялись недоеденные булочки. Беркли не было никакого дела до эксцентричного пешехода. Впрочем, по местным меркам, эксцентричность Бруно не дотягивала и до среднего уровня.

«Слайдеры Кропоткина» тоже просыпались и готовились к наплыву посетителей в обеденный перерыв: пирамида сырых котлеток высилась рядом с плоским грилем, огонь под ним уже пылал, и лысый повар отскребал вчерашний нагар со стального листа.

– Привет первому посетителю! – воскликнул повар, даже не взглянув под капюшон и не заметив маски. – Два с луком?

– Да, как и в прошлый раз.

– Мы знакомы? – Странное, смахивающее на сжатый кулак лицо теперь обернулось к Бруно, и увеличенные стеклами старомодных очков глаза, похожие на две устрицы, внимательно его оглядели.

– Мы встречались. Вы угостили меня третьим бургером за счет заведения.

– Они всегда возвращаются. И что их сюда тянет?

– Доброта. Но на сей раз если я захочу еще один, я за него заплачу.

– О, да вы при бабках! А, да вы же дружок Большого Свинарски, я узнал вас, даже в этом маскарадном костюме. – Над раскаленным стальным листом взлетела обоюдоострая лопатка, когда повар еле заметно взмахнул мускулистой рукой и выложил две котлетки на подушку из луковых колец.

– Получили спецдоставку овсяных хлопьев на завтрак?

– Да.

– Только не подумайте, что вы под наблюдением. Хотя все мы сегодня под колпаком у спецслужб, так ведь? Да нет, просто мы живем через стенку.

– Я помню.

– Вы так загримировались сегодня, чтобы банк ограбить? – Лысый очкарик балагурил, шинкуя лук на холодном конце длинного стального листа.

– У меня была хирургическая операция.

– А, тогда все ясно: вы в программе защиты свидетелей. Вам потребовалось новое лицо. Уверен, вы – важная шишка в организованной преступности, как только вы сюда вошли в тот раз, я сразу вас раскусил. Но не волнуйтесь, я дока в этих делах, никто тут вами не станет интересоваться. Бер-зверск-ли – последнее место, где вас станут искать, так что в этом смысле тут идеальное убежище.

Бер-зверск-ли? Столарски употребил то же самое шутливое название. Но Бруно не стал переспрашивать.

– Я не шишка в организованной преступности, – возразил он.

– Значит, личный швейцарский банкир Большого Свинарски?

– Да нет, просто его школьный приятель. – Но даже об этом Бруно не хотел распространяться. – А что, Киту и правда нужен швейцарский банкир? И почему вы его называете таким прозвищем?

– А вы думаете, он все свое бабло прячет в гамбургерах и в квартирах многоэтажного клоповника? Не-ет, он наверняка выводит деньги в офшоры. И я его так называю, чтобы спровоцировать вас, товарищ!

– Но вы же сами живете в его клоповнике.

– Потому что я придерживаюсь двух принципов. Истинный анархист живет в олигархическом обществе, но абсолютно свободен от него и паразитирует на теле богатства. Второй принцип вам, скорее, знаком: держи своих врагов близко.

– Так мог бы рассуждать и Кит. Если, конечно, он в курсе, как вы его презираете.

– О, он в курсе. Он просто еще не решил, что с этим делать.

– Насколько я знаю, все в этом городе его презирают. А у вас к нему конкретные претензии?

– Моя претензия сродни тому обвинению, какое раковая опухоль нечистой совести может предъявить всей прогнившей системе. Я не обвиняю лично Столарски. Его коррумпированность отнюдь не редкость в нашем городе, просто она сразу бросается в глаза в общей картине. Беркли был нужен мальчик для битья, вот Столарски им и стал. Но хорошо бы им взглянуть на картину в целом.

– Поговаривают, он предпочитает ваши слайдеры своим бургерам.

– Еще бы!

Приступы самомнения лысого повара начали утомлять Бруно.

– Вы можете сегодня сделать на вынос?

– А?

– Положить их в пакет?

– А что насчет третьего, который вы собирались заказать?

– У меня сократился желудок, так что спасибо, не надо. Двух вполне достаточно.

– Как скажете.

Интересно, повар «Кропоткина» обиделся? Он, должно быть, разыгрывал свои ток-шоу по сто раз на дню. И тем не менее, выполняя заказ на вынос, он насупился.

– Послушайте, – проговорил он, отдавая Бруно сдачу, но не раньше, чем получил новенькую, еще хрустящую двадцатку. – Моя дверь всегда открыта. Я хочу сказать, в «Джеке Лондоне».

Удивление Бруно осталось незамеченным. Он же не мог изумленно поднять брови, так чтобы это кто-то увидел. Но под маской его пришитые веки широко раскрылись.

– У меня часто бывают гости, так что загляните как-нибудь, тем более на плите всегда булькает жаркое в горшочке. – Неловкость, с какой повар сформулировал свое приглашение, придала его словам трогательную искренность. Но все равно он так и не представился.

Что же за жаркое может тушиться в горшочке у этого анархиста? Бруно не стал даже гадать. От аромата мяса у него разыгрался голод и желудок взбунтовался – так беснуется голодный пес, упавший в колодец.

– Спасибо, – произнес он без энтузиазма.

– De nada[53], – отозвался анархист.

И когда Бруно уже вышел на залитый полуденным солнцем тротуар, повар бросил ему в спину, вложив в просьбу весь свой сарказм:

– Не забудьте поставить «лайк» на нашей страничке в «Фейсбуке»!

* * *

Бруно несколько часов гулял по городу, не приближаясь к апартаментам «Джек Лондон». Он на ходу умял слайдеры, когда шагал по Колледж-авеню, потом обошел вокруг кампуса и направился к Греческому театру по аллее мимо сбросивших кору эвкалиптов. От сухой земли поднимался аромат, намекающий на смутные воспоминания, которые Бруно старался гнать прочь. Повернув обратно к центру Беркли, он забрел в кампус и в длинном коридоре университетского корпуса нашел мужской туалет. На его маску никто не обратил внимания.

Оказавшись у подъезда «Джека Лондона» он на минуту задержался у истертой таблички с именами жильцов.

Продавец сказал, что он его сосед «через стенку» – значит, его надо искать на втором этаже. Помимо него, там проживало еще трое: О. Хилл, Г. Плайбон и еще кто-то, чья фамилия была сцарапана ключом. Но даже эти фамилии могли принадлежать людям, жившим тут сто лет назад, и ни о чем не говорили. Бруно стал подниматься по лестнице.

Прогулка его утомила, и он в полудреме завалился на складную кровать. Через несколько часов он, вздрогнув, проснулся и сразу учуял едкий запах скисшего молока, которое забыл утром вылить в раковину. Он с трудом добрел до кухонного отсека и избавился от молока. Потом налил стакан холодной воды и насыпал на ладонь горку новых таблеток, не удосужившись заглянуть в напечатанный на этикетке график их приема, впрочем, в полумраке он бы и так его не смог прочитать. Но как