Вечный союз - Уильям Форстен

– Еще до того, как мы установили контакт с Карфагеном, – протянул Петроний, гордый собственной дальновидностью. – Разумеется, я был очень рад, когда Марк прогнал тугар. Каждые двадцать лет они обирали нас до нитки и съедали лучших работников. Теперь, когда их нет, у нас развязаны руки. Но эти янки!… Увидев, что они собой представляют, я сразу понял, что нам с ними не по пути. Я не говорил об этом с Лукуллом напрямик – он слишком чопорен, набит этими дурацкими представлениями о патрицианской чести и тому подобной белибердой. Но семена упали в почву.

Подойдя к столику для закусок, Петроний ухватил ломтик мяса, подслащенного медом, и стал задумчиво жевать его.

– Уже стемнело?

– Наверное.

– Это хорошо. Наши маленькие послания дойдут до черни. Это была поистине блестящая идея. Сделать Марку невинное на вид предложение, которое он непременно отвергнет, а после этого настроить толпу против него.

– Не слишком ли замысловато? – холодно заметил Варий, самый молодой из сенаторов.

Петроний склонил голову набок и посмотрел на Вария прищурившись:

– Идем на попятный? Варий заколебался:

– Я не собираюсь препятствовать вашим планам, если ты это имеешь в виду. Я не хуже тебя понимаю, чем угрожают нам янки. Но давайте не будем забывать, что этот Кромвель и карфагеняне впутались во все это отнюдь не ради нашего блага. Надо выяснить, что они замышляют.

– Опять эти вечные страхи перед мерками и Тугарами? – обронил Катулл.

Варий оставил эту реплику без внимания.

– Угроза со стороны мерков несопоставима с той, какую представляют для нас янки, – продолжил он. – Только вчера мне пришлось казнить раба, болтавшего какой-то вздор насчет всеобщего равенства.

– Вот-вот, с этих разговорчиков все и начинается, – вскинулся Петроний. – А кончится тем, что мы все погибнем.

– Я согласен с этим, – откликнулся Варий.

– Так о чем тогда речь? – примирительно улыбнулся Катулл.

– О мерках.

– Если они действительно придут, – сказал Петроний, понизив голос, – то, понятно, расправятся в первую очередь с янки, тем более что обладают этим новым оружием, которого не было у глупых тугар. Ну а если так, то не разумнее ли заранее стать на сторону победителей? В конце концов, они едят крестьян, а не патрициев, – цинично рассмеялся он.

Варий лишь обескуражено помотал головой:– Порой мне трудно поверить, что я с вами в одной упряжке.

– Тем не менее ты впрягся в нее, – произнес Катулл с мягкой настойчивостью. – И учти, что завтра на месте Марка уже будет Лукулл.

– Бедный глупый Лукулл! – захихикал Петроний. – У него не больше воображения, чем у глыбы камня. Манипулировать им будет легко.

– Но Марк будет по-прежнему здесь, как и янки, – возразил Варий. – А вместе они представляют силу, с которой надо считаться.

– Бедный Марк! – ехидно бросил Катулл.

– Но… Ведь ты, Петроний, обещал Лукуллу, что Марк останется жить.

– Я обещал? – переспросил Петроний невинным тоном. – Не все же от меня зависит. Летом человека подстерегает столько опасностей. Не далее как в прошлом году моя несчастная жена так сильно отравилась какой-то негодной пищей.

– Да, ужасно, – вздохнул Катулл. – Я помню, как ты был безутешен.

– А янки? – прошептал Варий с почти не скрываемым отвращением. – Они ни за что не спустят вам этого.

– Эти недотепы? Им тоже следовало бы быть осмотрительнее насчет того, чем их тут угощают.

– Если бы я не верил, что это единственный способ сохранить наш Рим, то плюнул бы вам обоим в физиономию! – прорычал Варий, направляясь к дверям.

– Варий, не забывай только, в чьей ты упряжке! – с угрозой крикнул ему вдогонку Петроний.

– Я не забываю, – ответил Варий, не оборачиваясь. – Я слишком глубоко увяз в этом. Не забуду я также и о том, что пищу лучше принимать в одиночестве.

Два оставшихся в комнате сенатора посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Поезд прибыл на конечную станцию!

– Наконец-то! – простонал Эндрю, выпрямляясь и выглядывая из окна.

За окном было раннее утро, и первые лучи солнца уже подсвечивали кромку спящих облаков. Поискав в карманах очки, Эндрю водрузил их на нос и с отвращением облизал губы. Во рту было такое ощущение, будто он наелся резины. Григорий уже успел получить от него взбучку за то, что забыл упаковать его зубную щетку. Он хотел было сделать мальчишке внушение еще раз, но, заметив, с какой тревогой тот всматривается в его лицо, решил, что это было бы уже чересчур.

Григорий опасливо подал ему чашку чая. Чай, естественно, был холодный, тем не менее Эндрю выпил его и почувствовал, что настроение его улучшается.

– Помоги мне нацепить мундир и саблю, сынок, – попросил он ординарца. У него самого это никак не получалось после того, как он потерял руку. Даже надеть форму и застегнуть все пуговицы было трудно, а уж о сабле и говорить нечего.

– Сегодня будет ужасная жара, сэр, – осмелился дать совет Григорий. – Может быть, лучше надеть другой мундир, с четырьмя пуговицами?

Предложение было соблазнительным. Мундир с четырьмя пуговицами был стандартным общеармейским и доходил только до бедер, в то время как парадный офицерский почти закрывал их и весил чуть ли не вдвое больше. Разумеется, и тот и другой были шерстяными, что в условиях южных штатов с их убийственной жарой представлялось Эндрю сущим издевательством. Во время изнурительного марша на Геттисберг солдаты сотнями теряли сознание из-за теплового удара. А в здешних степях летом, по всей вероятности, еще хуже.

– Думаю, сегодня лучше все-таки надеть офицерский, – ответил он. Важным персонам на Руси полагалось одеваться пышно, и в этот день он был вынужден считаться с этим.

Сочувственно покачав головой, Григорий помог ему одеться и, отступив на два шага, одобрительно кивнул. – Ну пошли посмотрим, что тут делается, – проговорил Эндрю. Проходя по вагону, он обратил внимание на то, что штабные офицеры поглядывают на него выжидательно. Некоторые из них уже выходили из вагона, и по их несколько обалдевшему виду он догадался, что снаружи его ждет большой сюрприз.

Он спрыгнул с подножки на землю.

– Господи, Твоя воля! – прошептал он.

Вокруг царил первобытный хаос. Из поезда еще продолжали сыпаться люди, которые разминались и расхаживали взад и вперед, перекрикиваясь и гогоча. Офицеры и унтеры надрывали глотки, пытаясь навести порядок. Мимо проскакала до смерти перепуганная лошадь с выпученными глазами. За ней с руганью гнались несколько артиллеристов. Единственным светлым пятном был 35-й полк, уже строившийся в колонну под руководством офицеров.