Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

хорошего и плохого, но никогда до этой секунды она не могла бы себе даже в дурном сне представить, что у ее мужа может быть такое злое лицо, такое искривленное непереносимым презрением и ненавистью лицо. Она замялась и остановилась.

— Давай настоящее, боевое оружие! — крикнул Каллио.

И хозяйка, виновато взглянув на мужа, затрусила в соседнюю комнату, в кабинет мужа, и, открыв широкий ящик письменного стола, вытащила из глубин его новенький, полированный браунинг и три обоймы. Она положила принесенное осторожно на край стола.

Инари дал знак партизанам, и они сгребли отобранное оружие в охапку. И чем больше волновалась и суетилась хозяйка, тем, казалось, спокойнее и злее становился хозяин. Длинные костистые пальцы его как будто были впаяны в ручки качалки.

В это время в комнату вошел человек. По одежде и по манере держать себя сразу можно было в нем узнать батрака. Правда, для батрака он держался немного независимо, чтобы не сказать — диковато.

— Куда херра прикажет погнать оленей теперь? — вежливо кланяясь, с чувством собственного достоинства обратился он к хозяину.

Но хозяин, казалось, стал глух и нем. Поэтому человек все так же вежливо, но уже с нотками недоумения в голосе повторил свой и так ясный вопрос. Однако хозяин продолжал молчать.

— Сейчас здесь нет херра, руова, нет хозяина, нет хозяйки, а есть революционные лесорубы, красные партизаны Похьяла. Вот он тебе и не отвечает, — объяснил странное поведение хозяина Каллио.

— Больше нет оружия? Честное слово? Мы сожжем усадьбу, если вы соврали нам, — громко говорил Инари.

— Да, ей-богу, нет, клянусь вам! — торопливо божилась хозяйка.

Инари повернулся к хозяину:

— Так нет?

Скорее можно было назвать змеиным шипением, чем человеческим голосом, голос хозяина:

— Номер браунинга у меня записан!..

— Не убивайте его! — истошно взвизгнула хозяйка и повисла на Инари. — Честное слово, ей-богу, больше оружия нет, топоры только.

Инари оттолкнул женщину.

— Топоры у нас есть! Идемте, ребята!

— Как же с оленями! — продолжал недоумевать пастух.

— Гони их куда хочешь, хоть ко всем чертям, — разрешил Каллио, нагружаясь оружием.

— С каким удовольствием, ребята, я бы вам олений окорок запекла, — мечтательно сказала Айно. — С такой поджаренной, хрустящей корочкой — просто объедение.

У Каллио и Инари чуть было не потекли слюнки.

Все вышли на улицу.

Солнце отражалось в каждой снежинке.

Восходящие к небу дымки казались желтыми. Из хлева усадьбы вышел пожилой человек и спросил у Инари:

— Можно мне идти с вами?

— А ты кто?

— Батрак в усадьбе.

— Возьми расчет и иди.

Ему дали ружье помещика, и он встал в строй первой роты.

В деревне ребята пошли отогреваться по избам. На дворах крестьяне ладили сани и поили лошадей.

Инари пробежал вдоль своих следов у границы деревни. Пересечений не было. Никто не ушел на юг.

Нигде еще не знали о событии, захватившем Похьяла.

Из деревни ушли все-таки только в три часа дня.

Сара устал больше других, и поэтому Инари оставил его в домике телеграфиста, поручив ему стеречь захваченное оружие и передать главным силам — начальнику снабжения Олави.

Сара должен был также передать Коскинену записку с торопливым докладом, неразборчиво нацарапанным Инари, обо всем, что случилось в первой роте. Он писал, что дела идут отлично и перед деревней Куолаярви он остановит роту и будет ждать распоряжений командира.

В Куолаярви ведь большой гарнизон.

Сара остался, гордый выпавшим на его долю поручением. Честное слово, он чувствовал себя в эти дни человеком гораздо более важным, чем когда бы то ни было. И как это ни странно, ему казалось, что он больше знает, чем всегда, больше умеет и больше значит. Да вот, например, сейчас ему поручено, и по заслугам, охранять ценное отобранное оружие. Он должен передать секретное письмо начальнику всех смелых людей севера.

Ты не ошибся, товарищ Инари, старый Сара поручение выполнит.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Снова шли парни по дороге на юг, и опять впереди шел Инари. Новое селение, новая остановка всего через двадцать два километра, там привал до раннего утра. Если хорошо идти, то можно, пожалуй, засветло быть в Коски.

Приятно и весело идти вместе такой гурьбой.

Даже холод как-то меньше щиплет. К тому же приятели указывают друг другу на побелевшие от ветра щеки, носы, уши и помогают оттереть их снегом. Да еще натрут так, что после с полчаса горит лицо.

Так идут они скользящим шагом. И бегут навстречу телеграфные столбы, стянутые тонкими металлическими нитями, но тока нет — линия порвана.

Они прошли всего пять километров, когда повстречали сани. Парень изо всех сил гнал лошадь и хлопал все время в ладоши, чтобы хоть немного согреть руки. Когда его сани поравнялись с Айно, она крикнула:

— Остановись!

Сани замедлили свой бег и, попав в густую толпу лыжников, остановились.

— Есть оружие? — спросила Айно.

— Есть!

— А ну покажи!

И парень с гордостью извлек из глубоких своих карманов новенький браунинг.

— А ну отдай!

— Ну, это ты брось шутить, — рассердился парень.

— Ребята, да это сын нашего управляющего, щюцкоровец, — узнал его только что примкнувший к отряду батрак.

— Отдай браунинг, а то потеряешь! — прикрикнул Сунила.

Сани со всех сторон окружили лесорубы. Хлестнуть по лошади и пронестись мимо не было теперь никакой возможности. Да и была ли она раньше? За плечами лесорубов винтовки. Откуда они их получили? Может быть, объявлена мобилизация, о которой было столько разговоров?

— Граждане, у меня ведь есть официальное разрешение на ношение оружия.

— Ну и оставь его при себе.

— Официальное разрешение мы у тебя не отнимаем, — сказал Инари, беря из рук растерявшегося парня браунинг.

— Вперед, товарищи!

И они снова пошли вперед.

— Но где же я теперь достану оружие? — крикнул сын управляющего с саней.

…Первая рота партизанского батальона лесорубов Похьяла продолжала свой путь.

Они подошли к деревне вместе с сумерками.

Снова отряд остановился в километре от жилья.

Снова Инари взял себе в помощники Каллио, и они вместе пошли через деревню.

Деревня эта была гораздо больше, чем первая. Вот они прошли мимо лавочки и харчевни, куда всего несколько дней назад заходили Олави и Лундстрем со своим драгоценным грузом. Вот в окне почтового отделения погасла лампочка. Вот медлительно зажигаются уютные огоньки в обледеневших оконцах высоких бревенчатых северных изб.

К стенам прислонены высокие лыжи. Старожил, возвращаясь к себе домой, топчется на крыльце, стряхивая с кеньг снег, перед тем как взяться за дверное кольцо. Нежно блеют овцы в хлеву.

Вот идут по улице и степенно разговаривают между собой две высокие нейти.

Ну как не поклониться им, таким