Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

подошел к дому господ, перед домом на утоптанном, плотном снегу стояла большая шеренга — вооруженные парни — по два человека в ряд.

Список читал Лундстрем. Рядом с ним переминался с ноги на ногу Коскинен.

На правом фланге стоял Инари.

— Иди получать жалованье и паек, а потом становись в строй! — крикнул Анти знакомый парень по бараку.

Он был отличнейшим лыжником и поэтому тоже уходил с листовками и известиями на соседние пункты разработок. Здесь требовалась прежде всего быстрота.

— Эй, Котелок, становись в строй! — крикнула ему Хильда.

— А кто здесь — белые или красные? Я к белым не хочу!

— Становись, говорят!

И Анти стал в ряд. Но сначала он снял лыжи и аккуратно прислонил их к сосне.

«Как в восемнадцатом году», — весело вспомнилось ему.

Уже разбивка кончилась.

Медный Котелок — Анти — попал в первую роту. Командовал первой, самой маленькой и передовой ротой Инари. Здесь были собраны люди, бывавшие в боях.

Всего же было организовано три роты.

Унха был правой рукой, первым взводным Инари. В первый же взвод попали и Каллио с Сунила. Они были довольны.

Но дальше пошло обучение военным приемам, это было труднее.

Инари и Унха Солдат, собрав около костров своих ребят, объясняли им взаимодействие частей и устройство винтовки. Унха самого смущал затвор японской винтовки и странное устройство ее магазина.

Русскую же винтовку он знал наизусть — даже и то, сколько весит мулек, потому что солдатские остроты царской армии перекочевали к соседям.

Да, русская винтовка была более понятна для Инари. Но если счастливый случай подкинул японское оружие, надо бить врагов из него!

— Самое главное — это то, что оружие есть! — деловито сказал Инари.

Олави и Лундстрем объясняли другой группе устройство винтовки.

Олави командовал обозом, и ему надо было распорядиться, чтобы сначала шли акционерные лошади, а потом частные, надо было выяснить, сколько женщин могут передвигаться пешим порядком.

Лундстрем должен был находиться все время при Коскинене.

— Эй, Унха, у меня затвор не открывается, примерз, должно быть! — волнуется Сунила.

Унха всполошился.

— В этих местах такое случается, — говорит он и берет из рук Сунила винтовку.

— Товарищ партизан, — говорит Инари, — так с командирами разговаривать нельзя. Надо говорить: товарищ командир или товарищ Унха!

— Да как же у тебя затвор откроется, когда ты рукоять не повернул? — вспыхивает Унха. — Ведь я уже показывал: нужно поднять рукоять и потом только отводить ее на себя.

И тут же Унха просиял: он понял, что покрышка на затворе ни к чему; ее можно просто снять и бросить ко всем чертям. Он так и сделал. С чувством облегчения снимает он эту дурацкую покрышку (а как она нужна на морских берегах или у сопок — спасение от песчинок, стирающих механизмы) и далеко отшвыривает ее прочь. Теперь все прояснилось. Он помогает это сделать и другим.

Анти набирает снег в котелок и ставит на костер.

После завтрака снова учение.

Около самого господского дома лопарь замедляет ход своего оленя, и нарты круто останавливаются. С них скатывается жирный, чисто выбритый человечек с двумя огромными, туго набитыми портфелями.

Он словно не замечает необычного в это время дня оживления на площадке перед домом, не замечает разложенных беспорядочно костров и ящиков с салом посреди площадки, на утоптанном снегу. Или он никогда здесь не бывал? Нет, бывал.

Двое его узнали. Они бегут к крыльцу. Навстречу ему из дома выходит Коскинен.

— Да ведь это разъездной кассир!

Он привез деньги для выплаты заработка, не полностью, правда, всего лишь за две недели.

— Здравствуй, — говорит Коскинен кассиру.

Но тот весело спрашивает:

— А где управляющий?

— Старый арестован, новый вот он — я.

И с этими словами Коскинен вытаскивает из-за пазухи револьвер.

— Господа, караул, господа, грабят! — кричит изо всех сил кассир.

Олень нервно поводит ушами. Лопарь равнодушно смотрит на неожиданную картину. Кассир, очевидно, ожидает помощи, ведь это не глухой переулок. Здесь у костров ведь больше сотни людей. Его ошарашивает громкий смех.

Он оглядывается. Совсем вплотную подходит к нему Лундстрем и спрашивает у Коскинена:

— Товарищ начальник, куда нести деньги?

Тогда кассир понимает, что все пропало, зажимает под мышками тугие портфели и уже настойчивым шепотом не то спрашивает, не то умоляет:

— Вы мне дадите расписку?

— Это, конечно, можно. Сколько здесь?

— Сто пятьдесят тысяч марок, — лепечет кассир.

— Расписку получишь через час. Запри его с другими, — приказывает Коскинен Лундстрему и кричит: — Задержите его скорее!

Лопарь вскочил на нарты и ударил оленя.

— Стой! Будем стрелять!

Лопарь останавливается и покорно поворачивает нарты.

— Не надо меня стрелять. У меня марок нет. У меня пенни нет. Один только олень.

— Да не нужны нам твои деньги, — морщась, говорит Лундстрем.

Он успел запереть кассира в комнату к управляющему.

— Не нужны нам твои деньги и твой олень. Только ты не смеешь выехать отсюда раньше нас. Уедешь завтра утром. Понял?

Лопарь молчит. Он ничего не понял, ему страшно, что убьют его сокровище, его оленя. К нему подходит Ялмарсон и что-то шепчет. Лопарь, не произнося ни слова, отходит от него.

Когда Анти, закусив, чистит свой медный котелок и разговаривает с другими ребятами, к ним подходит Ялмарсон.

— Неужели вы, ребята, пойдете куда-нибудь отсюда в такую холодину? Ведь замерзнете по дороге.

— Брось шутить, купчина, — смеется Каллио, — всюду, где есть дерево и спички, нам будет жарко.

— Когда явится полиция, плохо придется вожакам, — продолжал свое Ялмарсон. — Ведь это же был форменный грабеж, с кассиром-то!

— Что, грабеж? — изумляется Сунила. — Это что мы получили свой заработок за две недели? Да нам причитается больше чем за месяц.

— Ты забыл про долги, — вступает в беседу Сара.

— Вот, вот, — степенно обрадовался Ялмарсон. — И потом я твердо убежден, что наша социал-демократическая партия будет категорически против такого бессмысленного действия.

Да, Ялмарсон зарапортовался, он не заметил того, что, обходя костры, Коскинен подошел к ним и внимательно, глядя на Ялмарсона, пытался что-то припомнить.

— Какая социал-демократическая партия против? — взорвался он. — Германская, Носке? Которая допустила, чтобы кайзеровский сапог растоптал нашу революцию и уничтожил десятки тысяч наших товарищей? Шведская, может быть? Которая допустила шефа персидской полиции Ялмарсона с его черной бригадой топтать нашу родную рабочую Суоми? Или, может быть, наша финская социал-демократия Таннера, та, которая принимает парады шюцкора, та, которая одобряет расстрелы рабочих? Та, которая помогает драться против Советской Социалистической Республики? Да мы все плюем на такую твою партию!

Бродячий торговец смутился, медленно вытащил из кармана огромный, красный с крапинками носовой платок, аккуратно сложенный,