Катынь. Ложь, ставшая историей - Иван Чигирин

«…никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его…»[49]

и не утвердились в противостоянии ещё больше — то авторам впору менять русские фамилии на марсианские. Запрещено было строить новые православные храмы, не разрешались браки между католиками и православными — в общем, полный апартеид…

Многие рыцари и бояре, однако, полагали, что если Ягайло приобрёл жену и корону, то это его личный гешефт, и расплачиваться за приобретенное чужими крестами он не имеет права. И любой, кто знает характер восточных славян, легко догадается, что было потом. Трещина между церковью и костелом начала стремительно расширяться.

Попытка «нажать» на православных встретила такое сопротивление, что очень скоро польским королям пришлось снизить градус дискриминации, однако по-прежнему шляхетские привилегии и вольности могли получить только католики. Естественно, православным литовским магнатам не нравилось такое положение. А поскольку рядом лежало Московское княжество, то вопрос: «А нужен ли нам такой король?» для тех, кто, не будучи католиком, не имел права влиять на государственную политику, имел и другое решение. Начался переход пограничных земель под руку Москвы. Литовским князьям, чтобы не растерять подданных, поневоле пришлось прекратить преследование православных и дать им возможность свободно исповедовать свою веру. Пока Литва оставалась независимым государством, имевшим с Польшей лишь общего правителя, наступление католицизма было приостановлено. Однако конец литовской независимости маячил уже не за горами.

В середине XVI века в результате сложной интриги литовские князья один за другим начали склоняться к Польше. В 1569 году была заключена Люблинская уния, давшая начало Речи Посполитой (в переводе «общее дело»). Это государство — отнюдь не Польша, как почему-то думают многие наши граждане, а федерация — союз Польского королевства и Великого княжества Литовского, плюс Украина как автономная территория. В тексте унии нет даже упоминания о конфессиональных различиях народов, однако польский народ провозглашается главным, а подданные присягают «Короне Польской». Согласятся ли поляки признать «схизматиков» равными себе? Король, может статься, и согласился бы, если б мог решать единолично — но у Польши была ещё такая беда, как сейм, которому иноверцы внутри себя были совершенно не нужны…

Трудно сказать, какие общие дела могли быть у польских и литовских князей, а вот раздоры начались сразу. Когда последних уговаривали на союз с Польшей, их соблазняли правами и привилегиями дворянства, которые в этом государстве действительно были исключительными. А вот после заключения Люблинской унии оказалось, что права-то существуют — но не для всех. Началась теперь уже открытая полонизация украинских и белорусских земель, и равными себе польская шляхта признавала только тех, кто поддерживал эту политику.

Уже к концу XVI века значительная часть литовских земель оказалась под властью крупных польских либо ополяченных магнатов, которые не церемонились и с вероисповеданием своих подданных. Окатоличенная местная знать не отставала от шляхетства метрополии, так что вскоре все паны-католики стали восприниматься не только как угнетатели, но и как чужаки, оккупанты. Трещина превратилась в пропасть.

Самые активные из русских бежали от панов. Им было куда идти — по протоптанной дорожке к казакам. С казаками у Польши сохранялись отношения сложные: польский король то принимал их к себе на службу, даруя жалованье и вольности (если вёл войну), то притеснял (если войны не было). Соответственно вели себя и казаки (см. хотя бы «Тараса Бульбу»). В конце концов эта кадриль закончилась присоединением левобережной Украины к Московскому Царству.

Впрочем, оставшееся на месте население было настроено не лучше казаков. Особенно после того, как польские власти, обозлённые неудачной попыткой захвата Московии в начале XVII века, всерьёз занялись полонизацией зависимых территорий. В первую очередь начали, опять же, решать вопросы веры. Решали так, как привыкли — мечом и плетью.

Каждая победа поляков на пути к общему государству давала толчок новым преследованиям православия. Не стало исключением и такое крупное событие, как рождение Речи Посполитой. В новорождённом государстве духовенство двух конфессий было изначально поставлено в неравноправное положение. Так, например, католический священник приравнивался к шляхте, а православный относился к «тягловым людям». Власти, как центральные, так и местные, чинили постоянные препятствия и мелкие пакости в том, что касалось имущества. Магнаты-католики просто переводили подвластных им крестьян в латинскую веру. Результат? Результат предсказуем: всплеск антикатолических настроений. Пропасть всё расширялась, и тогда Ватикан пошёл, как ему показалось, на хорошую хитрость.

С момента разделения Церкви в XI веке не прекращались попытки объединить её снова. В Риме видели это объединение одним образом — как подчинение греческой церкви папе, православным же такое единство было совершенно не нужно. А когда центр Православия переместился в Москву, для которой католик являлся ещё и врагом-завоевателем, что куда хуже татарина (с пришельцами с запада боролись неизмеримо более ожесточённо, чем с восточными завоевателями), эти попытки отметались напрочь. Иерархов, которые подписывали соответствующие соглашения, карали как отступников.

Но если не удаётся объединить всю церковь, то почему бы не предпринять частную попытку где-нибудь на подконтрольной католическим королям территории? И вот, воспользовавшись очередными нестроениями в Киевской православной митрополии, иезуиты приступили к хорошо знакомому им делу тайных интриг. В результате в 1596 году была подписана так называемая Брестская уния, переподчинявшая православную церковь Украины и Белоруссии римскому папе. По условиям унии службы в храмах проводились по-прежнему на церковнославянском языке, за церковью сохранялись всё её имения, духовенство было полностью уравнено в правах с католическим, иерархи получили сенаторские звания. Церковную верхушку попросту купили, а народ… а что изменится для народа? Какие были службы, такие и останутся. Так думалось, да не так вышло…

Инициаторы унии, как официально говорилось, предприняли этот шаг «ради согласия в христианской Речи Посполитой». Верили ли они сами себе — вопрос, а больше им не верил никто. Следствием унии стал, как нетрудно догадаться любому, знакомому со славянским характером, церковный раскол. Чего, впрочем, и добивались католики, исходя из того соображения, что главное — оторвать как можно больше людей от православия, а там они уже никуда не денутся. Униатская церковь изначально рассматривалась ими как переходная ступень к католичеству, мостик, по которому потянутся те, кто не решается преодолеть пропасть одним прыжком.

В один и тот же день, 8 октября 1596 года, состоялись два церковных собора. Немногочисленный униатский, во главе с киевским митрополитом Рагозой, принял соборную грамоту о вступлении в союз с римской церковью, куда более многолюдный православный, по-прежнему подчинявшийся Константинопольскому патриарху, низложил Рагозу и поддержавших унию епископов. Церковный раскол стал фактом.