Год бродячей собаки - Николай Дежнев

Непосредственно перед выборами весь район Москвы был увешан цветными плакатами, на которых двое мужчин, обнявшись, смотрели на карту России. Текст гласил: «Голосуйте за Ксафонова — лучшего друга Андрея Дорохова!» Сам Андрей был изображен сдержанно улыбающимся и выглядел, как киноактер Голливуда. По его настоянию перед съемкой выдающиеся клыки Аполлинария немного подпилили, но похоже было, что они снова быстренько отрасли. В любом случае от этого сдвоенного портрета у москвичей рябило в глазах и реклама конкурентов на его фоне казалась любительскими экзерсисами. На улицах и особенно у входа в метро симпатичные девушки в мини-юбках и кокошниках раздавали всем желающим фирменные майки с надписью в стихах: «Тот, кто носит Адидас — голос Ксафонову отдаст!» — а в магазинах появилась дешевая водка «Ксафонов-ка». Центральные газеты изливали на конкурентов Пола уже не ушаты, а цистерны грязи, обвиняя их во всех возможных грехах, а прокуратуру в бездействии. Андрей считал эту суету недостойной и излишней, но поделать ничего не мог.

— Слушай, — говорил он Ксафонову при встрече, — умерь свой пыл, остановись, в этом нет никакой необходимости. Я понимаю, что конкуренты твои далеко не ангелы, но есть же предел…

— А вот тут ты ошибаешься! Предела нет и быть не может! — усмехался Аполлинарий Рэмович. — Бить надо два раза, причем второй удар — по крышке гроба! А если ты печешься о людях, то для них это развлечение и не более того. В природе нашего человека — искать и находить в своем ближнем что-нибудь отрицательное, что-нибудь грязненькое и, желательно, с душком. Ну так давай удовлетворим эту его естественную потребность!

Ксафонов смеялся и, сглаживая наметившуюся трещину в их отношениях, говорил:

— Пойми, старик, если бы люди не хотели копаться в этом дерьме, то не покупали бы желтые газетенки. А они — по-ку-па-ют! Да и пройдет все, забудется, так что не бери в голову…

Но Дорохова это расстраивало. Он чувствовал себя ответственным за те грязные и лживые приемы, которые применяла команда Аполлинария. Успокаивало лишь то, что очень скоро все естественным образом должно было закончиться.

В то же время в респектабельной «Файненшл Таймс» напечатали довольно большую статью американского аналитика, утверждавшего, что на международном рынке ценных бумаг появился, по крайней мере, один сверхудачливый игрок, обладающий уникальной способностью предугадывать колебания цены акций. Об этом говорила приводимая в статье статистика, свидетельствующая о весьма значительном количестве сделок, совершенных в тот момент, когда ситуация для их проведения была оптимальной. Эксперт считал, что эффект мог бы быть объяснен действиями инсайдеров, имевших непосредственный доступ к секретной фирменной информации, но само количество фирм и их совершенно различная национальная принадлежность разбивали такую гипотезу вдребезги. Что особенно заинтересовало Дорохова, так это оценка прибыли, вырученной в результате проведенных сделок, которая вплотную приближалась к миллиарду долларов. Ксафонов только смеялся, утверждал, что американец — ненаучный фантаст и цифра сильно завышена, но вопрос о деньгах обсуждать отказывался.

— Пойми, старик, — гнул он свою линию, — пришлось расплатиться с кредиторами, да и накладные расходы оказались весьма велики. Сейчас, чтобы не дразнить гусей, мы операции приостановим, а когда возобновим, тогда и будем говорить о социальных программах твоего института. Да и чего ты хочешь, детский дом мы уже открыли…

Как и предполагалось, результат выборов стал триумфом Ксафонова. Абсолютные показатели напомнили те времена, когда вся страна в едином порыве шла, заложив руки за спину, к избирательным урнам. Оглашавший их председатель комиссии даже покраснел от внутреннего дискомфорта. После шикарного банкета остались только свои, и Аполлинарий Рэмович поднял тост за Дорохова. Будучи уже изрядно на взводе, он излагал свою мысль долго и витиевато и, между делом, предрек Андрею большое будущее.

— Да, кстати, — обнял он Дорохова за плечи; — я хочу познакомить тебя с одним человеком…

Триумфатор подвел Дорохова к стоявшему в некотором отдалении плотному, среднего роста мужчине с круглым, немного одутловатым лицом и начавшими заметно редеть белесыми волосами. Андрей пожал полную руку, назвал себя.

— Серпин, — коротко представился мужчина и сразу же перешел к делу. — У меня к вам, Андрей Сергеевич, есть разговор. Если позволите, я позвоню вам завтра. А сейчас, — он улыбнулся, прикоснулся краем рюмки к бокалу Дорохова, — поздравляю с победой! — и уточнил: — С вашей, Андрей Сергеевич, победой!

А ведь, похоже, я его раньше встречал, попытался припомнить Дорохов, а вслух произнес:

— Очень знакомое лицо, где я вас мог видеть?..

Полные губы Серпина раздвинулись в ироничной улыбке:

— Все красивые люди похожи!.. Шучу. Я политолог, иногда выступаю в телевизионных ток-шоу. Может быть, поэтому…

— Большой человек! — прошептал на ухо Андрею Ксафонов, когда они вернулись к весело гулявшей компании. — Очень большой, всем правит! Смотри, Андрей, не упусти жар-птицу!

Пол уже плохо держался на ногах. Вместе с подоспевшим охранником Дорохов отволок его в ближайший кабинет и усадил в кресло, но Ксафонов все порывался вернуться к гостям. Наконец он сдался, мешком отвалился на мягкую спинку.

— Устал, — Аполлинарий Рэмович прикрыл глаза. — А знаешь, что надо делать, когда победил?..

— Ну, у тебя есть обязательства перед избирателями… — неохотно предположил Дорохов, не желавший пускаться в дискуссию с пьяным Ксафоновым.

— У меня? Обязательства?.. — Аполлинарий Рэмович громко расхохотался, с трудом посмотрел на Дорохова из-под набрякших век. — Ты, Андрюха, оказывается, большой шутник! К-к-когда п-п-победил, надо следить, чтобы у тебя из-под носа не растащили прибыль! В-в-выборы, старик, большая коммерция и только…

Серпин позвонил, как обещал. Не слишком поздно, но и не рано, как если бы учитывал вчерашнее состояние Андрея и давал ему проспаться. Говорил очень ровно и спокойно, но Дорохову казалось, что за его словами, весьма невыразительными и будничными, кроется ироническая усмешка. Андрей даже видел полные, чуть капризные губы на одутловатом, круглом лице. Дорохов успел принять душ и побриться, и уже заваривал себе крепкий кофе, когда снизу позвонили по мобильному. Темно-синяя с проблесковым маячком «Ауди», какими пользуются высшие правительственные чиновники, ждала его во дворе. Дав пассажиру возможность устроиться на заднем сиденье, шофер молча кивнул и погнал машину в сторону от центра. Ехали с сиреной по осевой, не слишком утруждая себя соблюдением дорожных правил и лишь немного притормаживая на светофорах. С Кутузовского свернули в сторону Рублевского шоссе, так что скоро за тонированным стеклом замелькали глухие, выкрашенные зеленой краской заборы, с одинаковыми воротами под бдительным оком телекамер. Въехав на территорию одной из дач, «Ауди» прошуршала по обсаженной старыми липами аллее и остановилась у защитного цвета деревянного дома с колоннами. Молодой, атлетического сложения парень в темном костюме и при галстуке проводил гостя в большую, довольно темную комнату, выходившую фонарем окна в голый сад. День был серый, пасмурный, но света не зажигали, и Андрею потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к полутьме. Посредине комнаты стоял широкий, длинный стол, наподобие заседательского, по обе стороны которого выстроились шеренги стульев. На одном из них, ближе к окну, сидел человек, в нем Андрей узнал Серпина. Несколько поодаль, спиной к свету, в высоком кожаном кресле расположился второй человек, лица его Дорохов не, разглядел. При появлении гостя Серпин привстал, но руки не подал, а указал на место напротив, по другую сторону стола. Андрей сел и сейчас же из боковой двери выскользнула женщина в белом передничке и с блестящим подносом. Расстелив небольшую скатерку, она поставила на нее стаканы с чаем в ажурных, серебряных подстаканниках и простенькую вазочку с печеньем курабье, после чего мгновенно удалилась.