Близнецы. Завещание сына - Андрей Анисимов

– Я не точно выразился. Он бы, наоборот, дважды ее упустил. Дважды, потому что не заметил бы ее возвращения. Сам подумай: незнакомая брюнетка в очках входит в соседний подъезд. Да он бы и не чухнулся.

– Пожалуй, вы правы. Но как объяснить похожую прическу?

– Я у Ирины Сосновской три с половиной часа на кухне просидел. Она все вспомнила. Сенаторша ушла накануне убийства Вольновича из квартиры Сосновской в восемь вечера. И больше они до утра не виделись, пока Сенаторша в одиннадцать не появилась на балконе. А без пятнадцати одиннадцать ее засек Маслов. Несла она пакет. Коля его помнит. Пакет с париком… – Ерожин быстро зашагал по кабинету, потом резко остановился перед майором: – Какой же я болван! Это так просто. Нет двойного убийства! Не ходила Хлебникова в черном парике! Это Вольнович переодевался девицей. Ты понимаешь, Волков?!

– Начинаю.

– И помада на его губах, и шампуни да бальзамы в ванной! Вызывай на допрос, – приказал Ерожин, потирая руки.

– Сенаторшу?

– Да нет, Колесникова. Теперь нам будет о чем с ним поговорить. А пока его привезут, айда зарплату получать и обедать.

Бирка на груди сообщала, что полненькую кассиршу зовут Лидией Осиповной Куриной. Женщина внимательно рассмотрела удостоверение незнакомого подполковника, сличила фото с оригиналом и начала быстро манипулировать на компьютере.

– Да, зарплата на вас начислена. Получите и распишитесь.

– И это все? – удивленно протянул Ерожин, расписываясь в бухгалтерской книге.

– Три семьсот. Вы еще неполные две недели работаете, а оклад у вас десять тысяч двести. Минус подоходный, пенсионный фонд. Тут все правильно, товарищ подполковник. Если хотите, можете уточнить в бухгалтерии… – терпеливо поясняла кассирша.

– Лидия Осиповна, как же я на триста долларов месяц жить стану? У меня семья, двое малышей, – растерялся Ерожин.

– Мы с мужем вдвоем на семь тысяч с тремя детьми умудряемся…

– Извините, я не прав. Спасибо, Лидия Осиповна.

На прощание кассирша опечаленного сотрудника успокоила:

– Не огорчайтесь, зато аванс уже полным получите.

В столовую Волков успел раньше и занял для них столик в углу. Петр Григорьевич взял себе привычный гуляш с салатом и присоединился к майору.

– Вот что, Тимофей, мы сейчас полопаем и чеши к спецам с фотографией Вольновича. Пусть они на компьюторе его девицей в парике нарисуют. Уверен, твои бабки эту «барышню» опознают. Не зря же лифтерша о сестренке Вольновича говорила.

– Что будем делать с Хлебниковой?

– Сенаторшу допросим после Колесникова. Уверен, стерва расколется. Теперь у нее шансов нет.

– Вы на меня не сердитесь, Петр Григорьевич?

– За что, майор? – Ерожин едва не поперхнулся.

– За то, что я, как баран, за версию Колесникова держался. Гнус он, конечно, этакая пакость…

– Да брось ты, Тимофей. Это же работа. А насчет гнуса я тебе вот что скажу. Гнусов на свете до хрена и больше. И если каждый гнус начнет убивать, приличных людей не останется вовсе. Мне встречались очень симпатичные убийцы. Они любили своих жен, обожали детей и опекали престарелых родителей. Банальное наблюдение, но верное. Нутро преступника – темный омут, только кажется, что туда легко заглянуть. Поэтому судить людей по их обаянию рискованно.

– Но вы же быстро разобрались.

– Я пришел позлее и посмотрел на дело свежим взглядом. Как бы со стороны. А ты влез в это дерьмо по шею с самого начала. Вот и вся разница….

– Как вы думаете, какую роль играет папаша Вольновича?

– Вот это ты узнаешь у Сенаторши. Недаром она ухлопала любовничка перед самым приездом адвоката.

– Вы сегодня хотите ее допросить?

– Нет, сегодня нам Колесникова хватит. Сенаторше спешить некуда. Она себе пожизненный отдых заработала. В понедельник с нее и начнем. Все равно день тяжелый.

– У меня к вам просьба, Петр Григорьевич. Допросите Колесникова сами. Не могу видеть его рожу, да еще перед ним оправдываться.

– Хорошо, Тимофей. Только оправдываться перед ним я тоже не буду. Месяц камеры он заслужил.

Колесникова привезли в шестнадцать тридцать. Ерожин с любопытством разглядывал сытого молодого мужика с угрюмым выражением круглого белесого лица.

– Здравствуйте, Влад Амбросьевич. Я начальник отдела по раскрытию убийств подполковник Ерожин. Вы знаете, что задержаны в связи с делом Марины Строковой?

– Не убивал я эту шлюху.

– Если бы вы с самого начала не врали, заводя своей ложью следствие в тупик, давно были бы на свободе. А вы врали. Вот за это и сидите под стражей, – спокойно возразил Ерожин.

– Что я врал? – Маленькие свинячие глазки Колесникова впились в подполковника.

– Вы были у Строковой утром семнадцатого августа. Это следует и из ваших показаний.

– Да, был.

– Вы своим ключом открыли дверь?

– Не помню.

– А вы вспомните. Это деталь важная.

– Чем она важная?

– Она тем важная, что Марина открыть вам дверь не могла, ее убили ночью.

– Я ее не убивал.

– Знаю. Но вы не заявили в милицию, увидев убитую девушку. Скрывая преступление, вы становитесь его соучастником.

Колесников опустил голову. Ерожин понял, что помощник депутата мучительно пытается найти оптимальный ответ:

– Да, я открыл дверь своим ключом.

– Уже теплее, – ободрил Ерожин. – Не спите, у меня мало времени…

– Что вы хотите услышать?

– Не морочьте голову, Колесников. Сейчас я включу магнитофон. Вы честно расскажете, что делали в квартире убитой, и пойдете домой. Убийцу Марины мы нашли.

– Почему я должен вам верить?

– Потому что, в отличие от вас, я не вру. И еще потому, что видеопленка, за которой вы приперлись к Строковой, у меня.

Колесников вздрогнул и снова ввинтил свои маленькие глазки в Ерожина.

– Покажите.

– Она у экспертов. В левом углу надпись «Марина – Толя» и сердечко, пронзенное стрелой.

– Мне ваши знаки ни о чем не говорят. Я кассету в руках не держал.

– А саму пленку видели?

– Допустим.

– На первых кадрах Логинов трахает Марину у зеркала. Затем она прыгает на него. Похоже?

– Я не имею права… это большая политика.

– Уж куда больше. Особенно когда Марина сверху.

– Всякий имеет право на личную жизнь. Спать с женщиной не преступление. Логинов Марину не убивал.

– Согласен. Ничего постыдного в желании трахать молоденькую девчонку и я не вижу. Вполне естественное мужское желание. И измена жене не уголовное преступление. Но не надо изображать народного благодетеля и влезать, как вы изволили выразиться, в большую политику. А ваш благодетель захотел и рыбку съесть, и все остальное. Это нехорошо. И защищать шефа вам не советую. У него теперь начнутся неприятности и без вас. Да и в карьере он вам уже не помощник.