Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году - Леонид Млечин

И в этой атмосфере уверенно чувствовали себя профессиональные подпольщики, боевики и террористы, организаторы эксов и просто люди с уголовным складом ума, которые внезапно обрели полную свободу.

«Многие из вернувшихся «политических» заключенных потеряли душевное равновесие, – отмечал свидетель революции Питирим Сорокин. – Проведя многие годы в тюрьмах и ссылках, занимаясь тяжелым и разрушающим личность трудом, они неизбежно привносят в общество способы взаимоотношений и жестокость, от которых сами же и страдали в заключении. Они питают ненависть и презрение к человеческой жизни и страданиям».

Вся подготовка к вооруженному восстанию в Петрограде шла без Ленина. Он скрывался, по-прежнему опасаясь ареста, но оставался вождем большевиков, добивавшихся власти. 15 сентября появилась статья знаменитого писателя Леонида Андреева: «По лужам красной крови выступает завоеватель Ленин, гордый победитель, триумфатор – громче приветствуй его, русский народ! Ты почти как Бог, Ленин. Что тебе все земное и человеческое? Жалкие людишки трепещут над своей жалкой жизнью, их слабое, непрочное сердце полно терзаний и страха, а ты неподвижен и прям, как гранитная скала. Как некий Бог, ты поднялся над их земным и ничтожным и презрительной ногою встал на их отечество».

Но никто, и даровито-проницательный Леонид Андреев, звезда Серебряного века, в том числе, еще не сознавал, что большевики придут очень надолго, и потому задавался вопросом: «Или ты только предтеча? Кто же идет за тобою?»

Заместитель начальника Генштаба русской армии генерал-лейтенант Николай Михайлович Потапов встретил на вокзале старого знакомого – большевика Михаила Кедрова, который со временем возглавит Военный, а затем и Особый отдел ВЧК. Михаил Сергеевич ошарашил приятеля злой фразой, которая сильно встревожила генерала.

– Вскоре мы, большевики, выступим против Керенского, – предупредил его Кедров, – и первое, что мы сделаем, – это вдребезги разобьем ваш Генеральный штаб.

– За что же? – удивился Потапов.

– Ваша контрразведка занимается политическим сыском и после июльского выступления арестовала целый ряд наших товарищей.

– Категорически заявляю, – обиженно ответил Потапов, – что наша контрразведка, которая наряду с другими отделами подчинена мне, политическим сыском не занимается и никакого участия в аресте ваших товарищей не принимала. Вообще она ни в какую политику не вмешивается, а борется исключительно с военным шпионажем.

– Однако же во всех газетах сообщалось, что аресты были произведены именно контрразведкой, – возразил Кедров.

– В газетах шла речь не о нашей военной контрразведке, а об органе, который под тем же названием создало у себя Министерство юстиции. Тот орган действительно занимается политическим сыском.

Генеральный штаб, рассказал раздосадованный Потапов, уже не один раз протестовал против злоупотребления названием военного органа. Отправили даже специальное письмо на имя председателя Совета министров с просьбой отменить неуместно присвоенное сыскному органу военное название.

– Если нужны для подтверждения моих слов документальные доказательства, – предложил генерал, – то я с полной готовностью предоставлю их: приходи ко мне на службу с кем-либо из твоих влиятельных товарищей, и я ознакомлю вас обоих со всей перепиской по этому поводу.

С Михаилом Сергеевичем Кедровым они подружились задолго до революции и были на «ты». Генерал Потапов и большевик Кедров встречались и сохраняли добрые, товарищеские отношения даже в те времена, когда Михаила Сергеевича разыскивала царская полиция. Через день Кедров привел к Потапову Николая Ильича Подвойского. В октябре его включат в состав Петроградского военно-революционного комитета, которому будет поручено готовить вооруженное восстание, чтобы свергнуть Временное правительство. Беседа продолжалась более двух часов. Этот разговор решил судьбу генерала Потапова, Генерального штаба и всей России.

Сын вольноотпущенного крепостного крестьянина, Потапов окончил 1-й Московский кадетский корпус, артиллерийское училище и Академию Генштаба. Служил помощником военного атташе в Австро-Венгрии, помогал создавать армию Черногории. В разгар Первой мировой, в 1915 году, вернулся в Россию. Во время Февральской революции – заместитель начальника Генштаба. Поддержал большевиков и не прогадал.

В Петрограде 14 сентября открылось Демократическое совещание, которое должно было сформировать новое коалиционное правительство. Но никто не хотел договариваться. Председательствовал социал-демократ Николай Чхеидзе, который с горечью заметил:

– Вместо скачка в царство свободы был сделан прыжок в царство анархии.

«В Таврическом дворце помещалась вся Россия, – поражался прибывший с фронта офицер, – Временное правительство, Исполнительный комитет Государственной думы и Совет рабочих и солдатских депутатов… Двигаться и дышать было трудно. Стоял тяжкий дух пота и махорки. Под ногами скользкий, грязный, заплеванный подсолнухами и окурками пол… В «советском» буфете было тесно, душно, накурено, но всех задаром кормили щами и огромными бутербродами. Еды было много, посуды мало, а услужения никакого».

Временное правительство на большинство населения не производило впечатления настоящей власти, которая внушает страх и уважение. Иное дело большевики.

В сентябре известный публицист Николай Устрялов писал о большевиках: «И замашки-то все старые, привычные, истинно-русские. Разве вот только вывеска другая: прежде – «православие, самодержавие», ну, а теперь – «пролетарии всех стран». А сущность все та же: заставить, арестовать, сослать, казнить. Большевики – родные братья царя Николая, как бы они к нему ни относились. Их ненависть к нему есть жгучая ненависть соперников, борящихся равными средствами и обладающих одинаковым кругозором».

Николай Васильевич Устрялов, приват-доцент Московского университета, состоял в кадетской партии. Он был сторонником диктатуры, считал лозунг созыва Учредительного собрания неправильным – для «народоправства» надо созреть.

Он радовался переходу власти к большевикам: «Мы имеем перед собою настоящую подлинную русскую революцию… Реализуется известный комплекс идей, пусть ошибочных, пусть ложных, пусть диких, но все же издавна присущих нашему национальному самосознанию… Летний период русской революции – эра господства меньшевиков и эсеров – меньше нам дал, чем дадут нынешние дни. Поистине, то был какой-то слякотный период, выявление русской аморфности, пассивности, женственности… Теперь мы обрели, наконец, начало активное».

Устрялов пришел к выводу, что большевики – единственная сила, работающая на Россию, единственная сила, осуществляющая национальную идею. И главное – большевики восстановят порядок в разваливавшейся стране!

Солдаты не хотели воевать и бросали винтовку при каждом удобном случае, и заставить их не только продолжать войну, но и хотя бы тащить армейскую лямку было невозможно. Поэтому солдаты просто возненавидели правительство, которое считало своим долгом сражаться с Германией. Военно-политический отдел Ставки докладывал о настроениях солдатской массы накануне Октября: «Неудержимая жажда мира, стихийное стремление в тыл, желание прийти к какой-нибудь развязке… Армия представляет собой огромную, усталую, плохо одетую, с трудом прокармливаемую, озлобленную толпу людей, объединенных жаждой мира и всеобщим разочарованием».