Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году - Леонид Млечин

– Партия – не пансион для благородных девиц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем и полезен, что он мерзавец…

Когда при Ленине поднимался вопрос о том, что такой-то большевик ведет себя недопустимым образом, он иронически замечал:

– У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится…

Снисходителен был Ленин не только к таким «слабостям», как пьянство, разврат, но и к уголовщине. Не только в «идейных» экспроприаторах чужого имущества, но и в обыкновенных уголовных преступниках он видел революционный элемент. И не он один. Ближайший соратник Ленина Александр Богданов, один из образованнейших писателей-большевиков, вторил вождю:

– Кричат против экспроприаторов, против грабителей, против уголовных… А придет время восстания, и они будут с нами. На баррикаде взломщик-рецидивист будет полезнее Плеханова.

В определенном смысле так и получилось.

Партия большевиков всегда остро нуждалась в деньгах. Добывали их, не стесняясь в средствах. До революции, в частности, большевики убедили своих поклонников – миллионера Савву Тимофеевича Морозова и владельца мебельной фабрики на Пресне Николая Шмита – передавать большевикам огромные по тем временам деньги.

Но Николай Павлович Шмит в ночь на 13 февраля 1907 года скончался в Бутырской тюрьме, куда его посадили за поддержку революционеров. Младший брат покойного Алексей Шмит отказался от своей доли наследства. Всеми деньгами распоряжались сестры Шмита Екатерина и Елизавета. Большевики вступили в борьбу за его наследство. Борьба за эти деньги была долгой и аморальной, с использованием фиктивных браков. Ленин позаботился о том, чтобы два большевика посватались к сестрам. Один из них, кандидат в члены ЦК Виктор Константинович Таратута, добился, чтобы его жена Елизавета отдала большевикам все свои деньги. А это была немалая сумма – 260 тысяч золотых рублей. Говорили, будто и себя Таратута не обидел.

Ленин назидательно говорил одному из соратников:

– Виктор хороший человек, потому что он ни перед чем не остановится. Скажи, ты смог бы бегать за богатой девушкой из буржуазного сословия ради ее денег? Нет? Я бы тоже не стал, не смог бы перебороть себя, а Виктор смог… Вот почему он незаменимый человек.

Вторая сестра, Екатерина Шмит, не хотела отдавать все деньги, потому что у нее были обязательства перед рабочими сгоревшей мебельной фабрики. И муж ее не торопил. Большевики все-таки выбили из нее треть наследства.

Но официально полученных денег недоставало. Леонид Красин, инженер по профессии и будущий нарком внешней торговли и посол в Англии, пытался наладить производство фальшивых банкнот, даже раздобыл нужную бумагу, но дальше дело не пошло.

Ленин благословил создание боевых дружин и «боевые выступления для захвата денежных средств». Слово «грабеж» не использовалось, называлось это «экспроприацией». Ленин и произнес эту знаменитую формулу «Грабь награбленное!». О чем, став в октябре семнадцатого главой правительства, сожалел. Не о том, что по его поручению совершались ограбления, а о том, что он неосмотрительно высказался так откровенно.

Другие социал-демократы, меньшевики, возражали против ограблений банков. Ссора большевиков с меньшевиками произошла в немалой степени оттого, что меньшевики были принципиальными противниками терактов и не давали денег из кассы ЦК на оружие и боевиков. Меньшевики оказались правы, потому что действия боевых групп, как и следовало ожидать, выродились в обыкновенный бандитизм.

В семнадцатом году денег понадобилось еще больше.

В феврале 1917 года численность партии большевиков составляла всего 24 тысячи человек – в стране со 150-миллионным населением. К апрелю – увеличилась до 150 тысяч. К ноябрю – до 240 тысяч. Несмотря на бурный – в десять раз! – рост, все равно это была крайне малочисленная партия. Ленинцы представляли меньшинство общества.

Да еще летом семнадцатого Ленина обвинили в работе на немецкую разведку. На совместном заседании президиума съезда Советов, Совета крестьянских депутатов и исполкома Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов выступал один из руководителей Петросовета Ираклий Церетели. Он был бледен как полотно, сильно волновался. В зале воцарилось напряженное молчание.

– То, что произошло, является не чем иным, как заговором, заговором для свержения правительства и захвата власти большевиками, – говорил Церетели. – Заговор был обезврежен в момент, когда мы его раскрыли. Оружие критики сменяется критикой с помощью оружия. Пусть же извинят нас большевики, – теперь мы перейдем к другим мерам борьбы. Большевиков надо обезоружить!

Знаменитый на всю страну юрист Павел Малянтович согласился стать министром юстиции Временного правительства и одновременно Верховным прокурором России. Он занимал эти посты недолго – до Октябрьской революции, но успел отдать приказ, за который в годы сталинского Большого террора его расстреляют: «Постановлением Петроградской следственной власти Ульянова-Ленина Владимира Ильича надлежит арестовать в качестве обвиняемого по делу о вооруженном выступлении третьего и пятого июля в Петрограде. Ввиду сего поручаю Вам распорядиться о немедленном исполнении этого постановления в случае появления названного лица в пределах вверенного Вам округа. О последующем донести».

Развесить эти объявления в Москве приказал и председатель 1-го участка Якиманской управы Андрей Януарьевич Вышинский, не предполагая, что всю оставшуюся жизнь будет проклинать себя за этот поступок. Но его Сталин помиловал, сделал прокурором СССР, заместителем главы правительства, министром иностранных дел…

Летом семнадцатого Ленин и очень близкий к нему Григорий Зиновьев, член ЦК и один из редакторов «Правды», скрылись, опасаясь суда и тюрьмы. Ленин пал духом. Попросил члена ЦК Льва Каменева запиской (она начиналась словами: «Если меня укокошат») в случае его смерти издать книгой материалы тетради «Марксизм о государстве». Надежда Крупская вспоминала, как собралась идти с мужниной запиской к Каменеву. Владимир Ильич остановил ее:

– Давай попрощаемся, может, не увидимся больше.

Они обнялись. Ленин сбрил бороду, подкоротил усы. Сергей Аллилуев (будущий тесть Сталина) отдал Ленину серую кепку и свое пальто. Поздно вечером Ленина и Зиновьева проводили до Приморского вокзала. Под охраной рабочего Сестрорецкого оружейного завода Николая Емельянова они дачным поездом уехали на станцию Разлив. В августе Ленин с поддельными документами перебрался в Финляндию.

Казалось, с большевиками покончено. Но Временное правительство было крайне либерально со своими злейшими врагами. Арестованных большевиков быстро выпустили. Партию не запретили. После Корниловского мятежа большевики стали свободно формировать вооруженные отряды Красной гвардии, как они уверяли, – для защиты революции, и им никто не препятствовал. Напротив, после генеральской неудачи именно в большевиках видели силу, способную покончить с анархией.

«Во время Февральской революции, – вспоминал очевидец, – лица в толпе были радостные, царствовало приподнятое настроение, незнакомые люди обнимались, всех ораторов охотно слушали. Осенью все было наоборот. Над страной нависла злоба – злоба всех против всех».