Манипуляции продолжаются. Стратегия разрухи - Сергей Кара-Мурза

У нас пока что есть два десятка миллионов человек — носителей индустриальной, технологической культуры. Если бы удалось сменить курс реформ и остановить деиндустриализацию России, эти люди вместе с молодежью быстро восстановили бы то цивилизационное пространство, в котором русский народ снова собрался бы для продолжения своего пути — уже в постиндустриальное общество, на новом витке технологии. В этом сейчас наш национальный проект, вот какую цель должна была бы ставить государственная власть.

Но аутистическая утопия «постиндустриализации», которая, якобы, позволит человечеству обходиться без материального производства — промышленности и сельского хозяйства — культивировалась не только в сознании прорабов перестройки и не только в 90-е годы. Она была унаследована властью России и в период президентства В.В. Путина.

Так, министр по делам экономического развития России Г. Греф в 2004 г. представил свой образ будущего на научной конференции, которую живо обсуждала пресса. Вот выдержка из обзора: «Призвание России состоит в том, чтобы стать в первую очередь не руками, а мозгами мировой экономики!» — таков был первый тезис министра. Но он сам тут же его и дезавуировал: «Этого нельзя сделать ни за десять, ни за пять лет, но мы должны последовательно идти в эту сторону».

Попробуйте понять, что это за цель поставлена перед Россией — «стать не руками, а мозгами мировой экономики». Как эта цель может быть структурирована в программах, заданиях, финансовой и кадровой политике? Что значит «идти в эту сторону», причем последовательно?

Затем Греф назвал два возможных пути развития экономики России. При движении по первому «граждане будут получать низкую зарплату и смогут конкурировать по этому показателю со странами уровня Эфиопии, а рента с монополий будет уходить на скрытые дотации неконкурентоспособной промышленности». Второй путь, который Грефу кажется предпочтительным, — это «не только путь борьбы за рынки, но и путь создания новых рынков».

В сознании российской элиты культивировалась утопия «постиндустриализма», при котором человечество якобы будет обходиться без материального производства — промышленности и сельского хозяйства. На упомянутой конференции Г. Греф сделал такое заявление: «Могу поспорить, что через 200–250 лет промышленный сектор будет свернут за ненадобностью — так же, как во всем мире уменьшается сектор сельского хозяйства».

И это говорится в стране, которая всего два поколения назад могла провести самую форсированную в истории индустриализацию, обеспечить прекрасным оружием Отечественную войну, выполнить точно по графику программы типа атомной и ракетно-космической. Каково было слушать целеполагающие рассуждения Грефа людям, которые планировали те программы или участвовали в них как специалисты.

Академик Н.П. Шмелев сократил срок ликвидации промышленности с 200 до 20 лет. В важной статье 1995 г. он так трактует экономические перспективы России: «Если, по существующим оценкам, через 20 лет в наиболее развитой части мира в чисто материальном производстве будет занято не более 5 % трудоспособного населения (2–3% в традиционной промышленности и 1–1,5 % в сельском хозяйстве) — значит, это и наша перспектива» [21].

В этом умозаключении имеет место тяжелое нарушение логики. Давайте внимательно вчитаемся в каждую из его частей. Во-первых, откуда взялся нелепый постулат, согласно которому к 2015 году «в наиболее развитой части мира в материальном производстве будет занято не более 5 %»? Это немыслимая чушь.

Во-вторых, почему, «если в наиболее развитой части мира» в материальном производстве будет занято не более 5 %, значит, это «и наша перспектива»? На каком основании Россия в результате деиндустриализации попадет в наиболее развитую часть мира, а не в «загон для рабов»? Где она возьмет авианосцы, чтобы заставить бразильцев и малайцев осуществлять для нее «материальное производство»?

Мы знаем, что реформа парализовала промышленность и сельское хозяйство. Разумно было бы прекратить этот распад и заняться восстановлением народного хозяйства, это можно было бы сделать быстро, опыт восстановительных программ в России есть.

Но Сурков о таком варианте говорит, как об очевидной глупости: «Поэтому мы так долго топчемся в индустриальной эпохе, все уповаем на нефть, газ и железо. Поэтому постоянно догоняем — то Америку, то самих себя образца 1989 года, а то и вовсе Португалию. Гоняемся за прошлым, то чужим, то своим. Но если предел наших мечтаний — советские зарплаты или евроремонт, то ведь мы несчастнейшие из людей» [16].

«Мы», к которым обращается власть, не мечтаем о евроремонте. Нам нужен нормальный ремонт теплоснабжения, чтобы наши дети и старики не замерзли зимой. «Мы» не мечтаем о зарплатах. Нам нужна советская зарплата, чтобы наши дети не страдали от недоедания и болезней. И здравый смысл говорит нам, что если мы не будем «топтаться в индустриальной эпохе», варить сталь и пахать землю, то наши дети останутся без тепла и хлеба. Потому что у нас, в отличие от «российской элиты», нет счетов в швейцарских банках, на которых лежат деньги, изъятые из ремонта нашего теплоснабжения и наших зарплат.

Пусть бы Сурков объяснил нам, как нам, «не догоняя самих себя образца 1989 года», перескочить в цивилизацию без нефти, газа и железа. С.Ю. Сурков, должностное лицо очень высокого ранга, делает в Президиуме РАН принципиально важное заявление: «Нам не нужна модернизация. Нужен сдвиг всей цивилизационной парадигмы… Речь действительно идет о принципиально новой экономике, новом обществе» [16].

Это — стратегическая концепция. Она принята государственной властью? Кто ее вырабатывал, кто ее обсуждал? Какую «принципиально новую экономику» будут теперь строить в России? Как и почему? О каком «новом обществе» идет речь? Как оно будет устроено, на каких основаниях? Почему «нам не нужна модернизация»? Какие альтернативные типы развития имеются в виду? Какой «сдвиг всей цивилизационной парадигмы» нам, оказывается, нужен?

Такое целеполагание — не просто угроза для России, это состояние важнейшей функции государства несовместимо с длительной жизнью страны.

Функция целеполагания неразрывно связана с функцией контроля, без нее постановка цели является фикцией. Деградация функции целеполагания во многом вызвана тем, что особым направлением в антигосударственной кампании перестройки и реформы была массированная атака на структуры, выполняющие функции контроля.

Было даже изобретено понятие «административно-командная система», представленная обществу как коллективный враг народа. Под прикрытием этой кампании еще до ликвидации СССР начался демонтаж многих контролирующих структур (например, таможни). В начале 90-х годов Россия, городская промышленно развитая страна, оказалась в необычной ситуации внезапного отказа механизмов, которые в норме гарантировали соответствие множества сторон обыденной реальности определенным нормам и стандартам.

Аптеки стали торговать фальсифицированными лекарствами, причем СМИ гипертрофировали масштабы этого явления, сея панику. Людей пугал сам факт внезапного отказа государства от функции надзора за такой деликатной сферой (притом, что контроль за качеством лекарств, поступавших в аптечную сеть, не был сопряжен с техническими трудностями — в отличие, например, от контроля за качеством мяса от скота, забитого на подворье и продаваемого на шоссе).