Только для голоса - Сюзанна Тамаро

Не мне судить об этом. Судить будешь ты, когда узнаешь всю историю. Я же могу сказать тебе только одно. В тот день, когда она умерла, у меня впервые возникло ощущение, будто я вдохнула полной грудью. Я почувствовала наконец, что дышу. И что-то должно было измениться, я была твердо убеждена в этом. Мне хотелось разорвать жуткий круг, в котором я столько времени пребывала в заточении. Прошло много месяцев, прежде чем я решилась. В то утро, когда я вышла из дома и направилась в офис одного частного детектива, мне казалось, я иду другой походкой — более уверенно, с высоко поднятой головой. Я подумала о том, что это мой первый смелый поступок. Когда же я вышла из его офиса, то размышляла уже о другом. «Эмануэла, — сказала я себе, — это, видимо, будет одна из последних подлостей, какие преподнесет тебе жизнь».

Успокоилась я довольно быстро. В конце концов, я ведь только сказала ему о твоем рождении и назвала имя акушерки. В сущности, почти не было никакой надежды, что ему удастся отыскать тебя. Несомненно, месяца через три он позвонит мне и скажет, что весьма огорчен, но не сумел обнаружить никаких следов. И я отвечу: ладно, ничего не поделаешь. Заплачу ему гонорар и совершенно спокойно вернусь к своей повседневной жизни.

Однако все вышло совсем не так.

Я познакомилась с ним самым обыкновенным образом. Возвращалась из школы домой. Увидела, что подходит мой трамвай, и, чтобы не пропустить его, побежала. На бегу я споткнулась, и стянутые ремешком книги рассыпались по асфальту. Прежде чем понять, ударилась ли, я увидела его протянутую руку. Он подхватил меня за локоть и поднял. Когда я встала на ноги, он спросил: «Все в порядке?» — и осмотрел меня всю с ног до головы. Я же лишь мельком взглянула на него: он был молод и одет в форму союзнических войск. Я ответила: «Да, да, спасибо» — и хотела наклониться, чтобы собрать книги. Но он сделал это быстрее — поднял их, стянул ремнем и подал мне. Я поблагодарила. И добавила: «А теперь мне надо идти, уже поздно». Он вызвался проводить меня. Я возразила: «Спасибо, не надо, я могу дойти и одна».

Но он все равно не оставил меня. Пока мы шли рядом, он немного рассказал о себе. Он был офицером-медиком, служил в Италии чуть больше года, но ему казалось, что провел тут всю жизнь. Его дедушка и бабушка были итальянцами, жили где-то неподалеку от Лекко, знаю ли я этот город? Наверное, поэтому он и чувствовал себя здесь почти как дома и язык выучил быстрее всех. Я же о себе ничего не сообщила, знала, что это неприлично. Оказавшись возле двух отдельно стоящих домов, я сказала, что уже пришла. «Где вы живете?» — поинтересовался он. Я сделала неопределенный жест, показав куда-то в сторону.

Он притворился, будто поверил, и остановился. «Тогда до свиданья», — вздохнул он. Я тоже попрощалась с ним и отправилась дальше. Только прежде, чем завернуть за угол, обернулась. Он так и стоял на том же месте. Когда наши взгляды встретились, он улыбнулся. У него оказались белоснежные зубы. Он был высокий, сильный, а глаза добрые, как у Гарри Купера.

Когда на следующий день я увидела его возле школы, то и не подумала избежать встречи. Направилась прямо к нему, словно была уверена, что он ждет именно меня. В руке он держал цветок. И как только я подошла, поцеловал меня в голову. Я принялась рассказывать ему о себе. Говорила с волнением и потому, должно быть, вся раскраснелась. С того времени я стала постоянно думать о нем, когда оставалась одна. Думала и улыбалась. Прежде чем уснуть, обнимала подушку, словно рядом был он. Я читала романы для девушек. И понимала, что это любовь. Она сразила меня, когда я меньше всего этого ожидала. В романах пишут, что все происходит именно так. Я уже думала о будущем. Мне виделся домик с садиком и медовый торт, остывающий на окне. У него огромная машина, похожая на фургон. По вечерам он, усталый, возвращается из госпиталя, и я готовлю ему ужин. Я горжусь им, его благородством. А через три года у нас будет уже двое детей, рыжих, в веснушках. У нас появится еще много других, все, кого Бог пошлет. Мы будем любить друг друга, как в первый год нашей встречи. И будем счастливы, а иначе и быть не может.

Спустя месяц он предложил мне пойти с ним погулять в воскресенье. Для родителей я придумала, что мне нужно позаниматься математикой у подруги. Та, разумеется, была в курсе и не возражала.

Мы отправились в кино. Сердце у меня выскакивало из груди, и я плохо понимала, что происходит на экране. Вскоре после начала второй части он ласково привлек меня к себе и поцеловал. Я очень удивилась, почувствовав его язык, я не знала, что язык служит и для поцелуя. С этой минуты время для меня полетело молниеносно. Я готова была, не задумываясь, тотчас бросить школу. Доложить обо всем родителям и немедленно уехать в Америку. С ним, однако, о своих планах никогда не говорила. Не знаю почему. Боялась. Ему уже исполнилось тридцать лет, мне было шестнадцать. Нередко я не спала по ночам. Предполагала, что у него, возможно, уже есть семья, только он ничего не говорит об этом. Однажды я заметила, что из его кармана выглядывает краешек почтовой открытки с маркой Соединенных Штатов. Я не смогла прочитать, что там написано, но почерк был женский. Однако и тогда я ни о чем не спросила его. Когда он обнимал меня и смотрел в глаза, шепча нежные слова, все подозрения вмиг улетучивались. Да, он был влюблен в меня, как и я в него.

Несколько месяцев мои родители ничего не замечали. Только когда моя успеваемость в школе резко ухудшилась, они стали что-то подозревать.

Но я так или иначе хранила секрет. Решила, что открою его перед самым отъездом в Америку, в преддверии неминуемой свадьбы. Была почти уверена, что они станут возражать, но точно так же нисколько не сомневалась, что, как только познакомятся с ним, все протесты будут сняты.

Я была наивна, не кажется ли тебе? Наверное, даже немного смешна. Я сомневалась, стоит ли рассказывать тебе эту часть истории. Потом решила, что лучше все-таки рассказать. Хоть я и выгляжу несчастной жертвой, тебе лучше все же знать, что ты — дитя любви. Или, во всяком случае, того, что я принимала за любовь.

Это случилось через полгода после нашего знакомства. Я ожидала месячные, но их не было. Я подождала еще четыре недели и только тогда решилась сказать ему. Думала все же, что речь идет о простой задержке. Я сказала ему про это как-то в воскресенье, когда мы прогуливались днем по пустынным улицам. Я часто представляла себе этот момент — как он обрадуется, обнимет меня и подхватит на руки. Однако едва я произнесла последнее слово — а слово это было «ребенок», — он остановился как вкопанный. Молча посмотрел на меня, потом почесал подбородок и спросил: «Да ну?» Я ответила, что почти уверена, и почувствовала, как комок подступил к горлу. Анализами занялся он сам. Прочитал ответ и сообщил мне. Так и есть — я жду ребенка. В последующие дни он больше не появлялся, его не было целую неделю. Наконец я сама отправилась туда, где он жил. Прислонившись к ограде, ожидала его несколько часов. Увидев меня, он вздрогнул и, казалось, был недоволен встречей. Я безудержно разрыдалась. Он обнял меня одной рукой и сказал: хватит, не надо плакать, тут не место.

Мы зашли в бар, он предложил мне настой ромашки. И пока я дула в свою чашку, объявил, что его отзывают на родину. Я, однако, не должна беспокоиться. Как только появится возможность, он выправит бумаги, необходимые для бракосочетания, пришлет билет, и я приеду к нему в штат Орегон. Я слушала его и не верила своим ушам. Мне казалось, я каким-то чудом перенеслась в некий фильм, даже не заметив, как это произошло. Я шепотом попросила его представиться моим родителям и все объяснить им. Он согласился, сказав, что, как только выберет время, в один из ближайших дней обязательно заглянет ко мне домой. Потом поднялся, с шумом отодвинув стул. И сказал: «А теперь мне надо идти». Я схватила его за рукав, попросила оставить адрес. Он быстро нацарапал что-то на краю конверта и протянул мне. Прежде чем уйти, слегка коснулся губами моего лба.