Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

Ландсберг, отправленный записным танцором на бал, каким-то непостижимым образом сумел добыть вакансию в Николаевскую инженерную академию, мгновенно облетела все казармы и начальственные кабинеты. Подробностей никто не знал – многие офицеры так и бродили по казармам с приподнятыми от изумления плечами. Кто-то пустил слух, что инженер-генерал Тотлебен узнал в прапорщике геройского гвардейца, вытащившего его из-под огня британских батарей при обороне Севастополя.

– Какой Севастополь? – горячились знатоки истории. – Инженер-полковник Тотлебен был навылет ранен в ногу аж в 1855 году! Четверть века назад! А Ландсберг в то время еще пешком под стол ходил!

Как бы там ни было, саперы-гвардейцы сходились в одном: быть зачисленным в слушатели Инженерной Академии, коих при Генштабе России было всего шесть, было недосягаемой мечтой не только младших, но и многих старших офицеров.

Событие для батальона было настолько неординарным, что заступивший с вечера на дежурство штабс-капитан Евдокимов счел разумным оповестить о новости командира батальона князя Кильдишева.

Начальство недоумевало, младшие офицеры откровенно радовались за товарища. И не успела коляска лихача притормозить у арки Саперного батальона, как Ландсберг и Ивелич были окружены толпой боевых товарищей. Ошарашенного встречей Карла теребили, хлопали по спине и плечам, предлагали немедленно обмыть вакансию в Офицерском собрании. Поздравления перекрыл трубный бас князя Кильдишева, призывавшего немедленно явиться в его кабинет.

* * *

– Стало быть, его светлость вспомнил о вашем подвиге под Плевной. Но почему об этом не знал я, ваш непосредственный командир? – допытывался Кильдишев. – Такая сноровка во время боевых действий достойна награды, прапорщик! Что же теперь будут думать обо мне? Выходит, я «зажал» ваш подвиг?!

Ландсберг объяснился: во время осады Плевны он служил в Седьмой саперной роте, а в лейб-гвардии Саперный батальон был зачислен уже после завершения Восточной кампании. Во-вторых, он не считал, да и не считает придумку с переброской валунов через болото с помощью древней осадной машины римлян чем-то выдающимся. Рапорт командиру роты он в свое время подавал, и удостоился устной похвалы…

– Хорошо, – вздохнул князь. – А как я должен понимать полученные от инженер-генерала записки? Ну уведомление о предоставлении вам вакансии в Николаевской инженерной академии и необходимости вашей личной явки к начальнику Академии – это понятно. Возьмете в полдень мой личный выезд и отравитесь в Инженерный замок. А что означает, позвольте осведомиться, второе письмо Эдуарда Иваныча? Для какой такой надобности граф настаивает на вашем увольнении в будущий четверг? Какая военная вылазка, позвольте узнать, готовится?

Ландсберг замялся:

– Велено прибыть на бал, устраиваемый Великой княгиней, господин полковник!

– И для какой надобности? – вкрадчиво поинтересовался Кильдишев. – Насколько я знаю, туда приглашаются высшие офицеры, члены царской фамилии, дипломатический корпус… Шинели генералам подавать? А?

– Не могу знать, господин полковник! – стоял на своем Ландсберг.

– Не можете? Тогда мне с превеликим сожалением придется доложить его светлости, что согласно генерального плана весенних учений, прапорщик Ландсберг включен в состав минной команды. А список сей утвержден шефом батальона, Великим князем Николаем Николаевичем. Ну-с, какова моя стратегия, господин прапорщик? Молчите? Немедленно признавайтесь!

Вздохнув, Ландсберг покаялся и рассказал о том, что был представлен дочери инженер-генерала, имеющей быть фрейлиной Ее Императорского величества. И что Мария Тотлебен проявила неподдельный интерес к его особе и упросила отца отдать молодому саперу пригласительный билет на бал.

Полковник побарабанил пальцами по столу, потеребил усы. Кильдишев не был дипломатом и во всем предпочитал армейскую ясность.

– Значит, вот оно как дело оборачивается, – задумчиво проговорил он. – Прапорщик-сапер положил глаз на генеральскую дочку, да еще из ближнего круга супруги нашего государя!

– Вы не так все поняли, господин полковник! – вспыхнул Ландсберг.

– Молчать, прапорщик! Я ни в коей мере не осуждаю ваших матримониальных устремлений. В вашем возрасте и с вашим скудным семейным благосостоянием жениться можно и даже нужно… Молчите, не перебивайте старшего по чину! Да-с, можно и нужно! Однако вы, надеюсь, понимаете, что ни один генерал, а тем паче его супруга, не отдаст свою дочку за нищего, простите, младшего офицера! Не стройте иллюзий!

– Господин полковник!

– Не перебивайте! И не стройте, я повторяю, иллюзий! Николаевская инженерная Академия? Весьма солидно, но ее еще надо закончить, милостивый государь! Я знаю, что у вас светлая голова и острый ум, прапорщик! В Академию иных и не берут! Сумеете ли вы проявить себя в учебе так, чтобы на вас обратили внимание? Сумеете ли быть в выпуске в первой пятерке претендентов на высокий чин? И потом, господин Ландсберг: два года учебы, не забывайте! Да за это время любая девица в положении Марии Эдуардовны пять раз замуж выскочит – экие гоголи ходят вокруг фрейлин!

Помолчав, Кильдишев продолжил:

– Сядьте, господин прапорщик! Сядьте и утрите платком лоб! Возьмите платок, Ландсберг! Возьмите, я вам приказываю! И простите, что я этак прямо, по-отцовски сказал вам все, что думаю! На бал я вас, разумеется, отпущу. Ну а как дальше сложится – зависит сие не от меня!

– Благодарю за откровенность, господин полковник!

– Благодарите, благодарите… Погодите-ка, Ландсберг! Я только что подумал: такие благотворительные балы – мероприятия весьма затратные! Всякие взносы в императорские фонды, участие в лотереях, где за шарфик или чепчик надо отдать как за доброе седло… Шампанское по пятьдесят рублей за бутылку… Откуда у вас средства на такие траты, милостивый государь? Надеюсь, не из батальонной кассы?

– Господин полковник! Я никогда не давал повода…

– Ну-ну, пошутил, пошутил! Ага! Мне шепнули, что вы не ночевали дома, и приехали в казармы на лихаче, откуда-то с Петергофской дороги! Признавайтесь, Ландсберг: играть ездили?

– Играть, господин полковник! – потупился Карл.

– И какой успех сей операции? Виктории не добились, ежели судить по мордуленции. Проигрались?

– Вчистую, господин полковник…

– Долгов не наделали, надеюсь?

– Никак нет!

– Плачет по вас гауптвахта, Ландсберг! Ваше счастье – без долгов, да еще оказия с Академией, – посопев Кильдишев выдвинул ящик стола и вынул оттуда пачку купюр, перехваченных резинкой. – Триста рублей, Ландсберг! Извините – больше не могу-с! Сэкономлено на букетах для императрицы… Берите, говорю! Не могу же я отпустить вас на этот благотворительный бал голым! Берите и ступайте! Желаю удачи, и… Помните, что я вам сказал! Вы свободны!

Когда офицер, покраснев, вылетел за дверь начальственного кабинета, Кильдишев, подумав, звякнул колокольчиком.

– Вот что, голубчик, – обратился он к адъютанту. – Вот что: гляньте-ка в шкапу, где откладываются суммы резервного фонда для проводов уходящих в отставку офицеров. Сколько там?

– Восемьсот рублей ассигнациями, господин полковник!

– Восемьсот – это многовато будет, – прикинул Кильдишев. – Вот что, капитан: догоните Ландсберга и вручите ему двести рублей из этого фонда! Он нас покидает, переходит в Николаевскую инженерную академию – как раз к случаю будет!