Спецназовец. Шальная пуля - Андрей Воронин

открываться. Непрозрачное стекло медленно, рывками, ползло вниз; Джафаров выжал сцепление, передвинул рычаг коробки передач и, плавно вдавив в пол педаль акселератора, резко бросил машину вперед, на перекресток. Пять минут назад он не стал бы этого делать, но теперь жизнь обрела хоть какой-то смысл, и подполковник отважился на последний отчаянный рывок.

– Джаба, нет! – отчаянно, не своим голосом вскрикнула жена.

Это было лишнее, он и сам уже видел, что – нет, не в этот раз и, наверное, уже не в этой, другой жизни. Повинуясь железному рефлексу, нога бросила газ и ударила по тормозной педали. Взвизгнув покрышками, «десятка» стала, как вкопанная, забравшись передними колесами на «зебру» и едва не сбив переходившую улицу парочку. Двигатель чихнул и заглох. Испуганно отскочившая девушка мигом пришла в себя и разразилась криками, такими громкими, что они были хорошо слышны даже сквозь плотно закрытые окна, и такими нецензурными, что Джафарову, несмотря ни на что, захотелось попросить сына заткнуть уши. Парень, пьяно покачиваясь, стоял перед машиной, совершая странные телодвижения, означавшие, судя по всему, вызов на честный бой, и время от времени с жестяным лязгом ударяя кулаком по капоту. Слева снова подъехала и плавно остановилась белая «шестерка». Заглохший двигатель забастовал, наотрез отказываясь заводиться; Джафаров повернул голову налево и перестал терзать стартер – это было уже ни к чему.

Девушка на «зебре» вдруг взвизгнула и, схватив за руку, потащила прочь своего воинственного и не совсем трезвого дружка.

– Простите меня, – успел сказать Джабраил Джафаров своим близким, прежде чем из «шестерки» в два ствола ударили автоматы.

Потом огонь прекратился. В салоне «шестерки» вдруг на полную мощность включили музыку. Под визгливую мелодию и частую дробь выбивающих ритм лезгинки барабанов машина сорвалась с места и, проскочив перекресток на желтый свет, в два счета скрылась из вида. Изрешеченная пулями «десятка» осталась стоять на «зебре». Живых в ней уже не было, но притормозивший около нее капитан Куницын не любил неопределенности и потому без раздумий открыл окно справа от себя и бросил окурок в натекшую из прошитого автоматной очередью бензобака лужу. Зеленый еще горел; капитан дал газ, и его машина рванулась вперед, оставляя позади набирающий силу дымный погребальный костер.

* * *

Включив указатель правого поворота, Юрий принял к обочине и затормозил. Под обутыми в шипованную зимнюю резину колесами «мерседеса» душераздирающе захрустел смерзшийся грязными комьями снег, что-то с глухим неприятным стуком ударило в днище.

– Э! – со смесью укоризны и пренебрежения воскликнул сидевший справа от Юрия личный телохранитель Магомеда Расулова.

Звали его Русланом; у него была фигура атлета и тяжелое лицо цвета старой бронзы с искривленным носом и приплюснутыми, замысловато изуродованными, будто изжеванными, ушами. В прошлом он выступал за сборную России по вольной борьбе, одно время увлекался боксом, чем и объяснялись описанные выше аномалии в его внешности. Идея хозяина вместо Абдула усадить за руль своего личного автомобиля неверного с ярко выраженной склонностью к злоупотреблению алкоголем явно казалась телохранителю абсурдной. Спорить с уважаемым Магомедом он, естественно, не отважился, но и притворяться, будто рад такой перемене, не стал. Всю дорогу Юрий ловил на себе его косые неприязненные взгляды, и при каждом маневре чувствовалось, что Руслан лишь огромным усилием воли, исключительно из уважения к хозяину, воздерживается от критических комментариев.

– Приехали, – проигнорировав возглас телохранителя, сообщил Юрий и выключил зажигание.

– Вижу, дорогой, – сказал с заднего сиденья Магомед Расулов.

Действительно, понять, что машина прибыла к месту назначения, было несложно: напротив, через стоянку, возвышался ярко освещенный стеклянный павильон автостанции, над которым в темном ночном небе горела сделанная метровыми буквами неоновая надпись: «ДОМОДЕДОВСКАЯ». Юрий с любопытством огляделся: он не был здесь уже очень давно, а с тех пор многое переменилось – увы, не только в архитектурном облике этого места, но и в его назначении, и в отношении к нему москвичей. Теперь в представлении общественности это были широко распахнутые ворота, через которые в столицу беспрепятственно проникали навьюченные взрывчаткой шахиды, поскольку именно сюда, проделав неблизкий путь и миновав бесчисленные милицейские кордоны, прибывали рейсовые автобусы из Махачкалы.

Где-то в глубине души Якушев ожидал увидеть здесь нечто вроде блокпоста времен второй чеченской: бетонные блоки, обложенные мешками с песком пулеметные гнезда, козлы с натянутой на них колючей проволокой, шлагбаумы с грозными надписями-предупреждениями и людей в камуфляже, касках и тяжелых бронежилетах, под дулами автоматов проверяющих у приезжих документы.

Ничего подобного в поле его зрения не наблюдалось. Автостанция была как автостанция – покрытая лоснящейся коричневой слякотью, обрамленная горами грязного, смерзшегося до железобетонной твердости снега площадка, стоящие в ряд автобусы, люди с баулами и сумками – в основном, нерусские, – снующие взад-вперед маршрутки, такси и нелегальные бомбилы, огни уличных фонарей, косо летящий снег и ни малейших признаков каких-либо мер безопасности – даже патрульных ментов, и тех не было видно.

Положа руку на сердце, Юрий не знал, хорошо это или плохо. С одной стороны, вроде бы, хорошо: официально никакой войны нет, жители Северного Кавказа – такие же россияне, как и коренные москвичи, и имеют полное право свободно и беспрепятственно передвигаться по всей территории Российской Федерации. Ну кому понравится, если его будут обыскивать всякий раз, когда он куда-нибудь приезжает, и на каждом шагу проверять у него документы? То-то, что никому. Тем более что для детальной проверки всех, кто прибывает в Москву через ее многочисленные вокзалы и аэропорты, не говоря уже об автомобильных дорогах, никакой милиции не хватит.

А с другой, как ни крути, взрывчатку-то везут! И не через упомянутые вокзалы и аэропорты, а именно через эту вот автостанцию, мимо кордонов, выставленных специально для того, чтобы не пропустить в город террористов с их смертоносным грузом.

Вообще, ситуация, с какой стороны на нее ни глянь, сложилась какая-то странная. Все вокруг буквально криком кричат о разгуле исламского терроризма, и это чистая правда: терроризм таки разгулялся не на шутку, и московским метрополитеном нынче пользуются только те, кто просто не в состоянии отказаться от его сопряженных со смертельным риском услуг. И при этом город живет себе обычной, повседневной жизнью, как будто никакого терроризма нет и в помине. Как будто все договорились делать вид, что ничего особенного вокруг не происходит, и постановили: раз бороться с терроризмом тяжело, опасно и дорого, ну его в болото – авось, само как-нибудь рассосется.

У