На трудных дорогах войны. В борьбе за Севастополь и Кавказ - Константин Деревянко

По замыслу наркома Кузнецова, заложенному в его Директиву и Инструкции, никакие тайные намерения врага нанести внезапный удар по нашей стране с морского направления не должны застать наши флоты врасплох. Этими документами, воплощенными в готовности флотов, заведомо обрекались на неудачу замыслы врага использовать внезапность со стороны моря. Так оно и произошло.

По приказанию наркома ВМФ Главморштаб в 1940 году создал второй уставной документ оперативно-стратегического значения – Наставление по ведению морских операций. Оно тоже явилось первым такого рода изданием в Советских Вооруженных силах.

Вот такой был у нас нарком И.Г. Кузнецов.

Флоты сразу приступили к учениям по переходу на высшие учебные оперативные готовности: номер два и один. И одновременно отрабатывали основные положения Наставления. В июне сорок первого мы пожинали добрые плоды мудрой деятельности и предусмотрительности нашего наркома и наших трудов с бессонными ночами на учениях на протяжении многих военных месяцев…

Меня неожиданно вызвали к наркому. Прихватив карты с обстановкой и схемы-планы портов базы, с обозначенными на них кораблями базы и флота, базирующимися в базе, береговыми и зенитными батареями, с аэродромами истребительной авиации, прикрывающей Поти, я прибыл в кабинет командира базы и представился наркому.

Дословно помню сказанное тогда наркомом:

– Наслышан о вас и хочу ближе с вами познакомиться. Если не ошибаюсь, мы с вами в позапрошлом году накоротке встречались в Одессе, когда вы, будучи заместителем начштаба Одесской базы, были назначены представителем флота при штабе Одесского военного округа, в канун освобождения Бессарабии. Так ли это?

– Так точно, – ответил я.

Ну и память, подумал я, в таком ранге помнить мимолетную встречу и беседу двухгодичной давности, да на фоне теперешних событий.

– Продолжим знакомство докладом по обстановке, – сказал нарком.

Я докладывал, а нарком рассматривал карты и планы портов.

– Вижу, – заметил нарком, обращаясь к командиру базы Куманину, – что с базированием флота вы справились неплохо, чувствуется, что понимаете, каким соблазнительным объектом для противника являются ваши порты с огромным количеством кораблей, сосредоточенных на таких пятачках. Продолжайте совершенствовать ПВО, памятуя, что наиболее уязвимое для вас направление – морское, оттуда надо ждать подхода авиации противника для нанесения ударов по нашим портам, предложения по этому вопросу имеются у штаба базы? Что он вынашивает и разрабатывает?

Так как командира базы нарком хорошо знал по совместной службе на ТОФе, то я так понял, что этим докладом и вопросами нарком намеревался убедиться, соответствует ли занимаемой должности этот человек, которого он назначил в прошлом году. Но за моими плечами уже был одесский боевой опыт и я был готов к этому – нашими делами.

– Командир базы утвердил предложения штаба по вопросам обеспечения воздушной безопасности базы с морского направления. Мы подготовили очень мореходные сейнера, способные выстоять перед сильными штормами, вооружили их пулеметами, оборудовали радиостанциями, доукомплектовали рядовыми, провели с экипажами занятия и учения. По обстановке и обязательно после первого появления самолета-разведчика противника вышлем их в море для занятия позиций на подходах к нашим портам в качестве корабельного дозора ПВО базы – это будут наши выносные, подвижные, морские посты ВНОС[35]. Мы уже провели учение, с выходом сейнеров на свои позиции и с вылетом нашего самолета, обозначающего бомбардировщиков противника. Фактически установлено, что по донесениям с сейнеров об обнаружении самолетов противника, идущих с моря, мы успеваем изготовить зенитную артиллерию, вызвать истребителей, начать задымление порта, внести коррективы в высоту аэростатов, подать воздушную тревогу городу, изготовить МПВО.

– Разумно, одобряю. Мне нравятся и дозоры ПВО, и задымление портов. Авиация противника должна быть встречена огнем батарей и самолетов, хотя бы на ближайших подступах вся эта система дозоров и задымления оправдала себя в Одессе? – спросил меня нарком.

– Для нас это было нововведение, и нас буквально это спасало. Об этом опыте мы донесли в штаб флота, и, когда я прибыл сюда служить, здесь уже знали о нем, что облегчило нашу работу. Не знаю, передан ли вообще весь одесский опыт на другие флоты.

– Обо всем, что делалось впервые в Одессе, по моему приказанию Главморштаб информировал все флоты начиная с июля сорок первого. И о первом применении флотских одесских бомбардировщиков СБ и лодочных гидросамолетов для бомбежки вражеской пехоты, и о морских постах ВНОС, и о задымлении гаваней, и о корректировке артогня кораблей в поддержку нашей пехоты, и об использовании всех калибров морской артиллерии против вражеской пехоты, и о контрбатарейной борьбе, и о первых траншеях, которые впервые в армии начали рыть под Одессой. Знаем, как морская пехота под нажимом заменила флотскую одежду на полевую, училась маскироваться, делать перебежки и бросаться в атаку с короткой дистанции, а не ходить в «психические» атаки во весь рост с дальней дистанции, ибо это было на руку врагу. Об образцовой эвакуации морем войск из Одессы в Москве был особый разговор, и Ставка и Генштаб высоко оценили эту крупную морскую операцию.

Я был приятно удивлен поразительной осведомленностью наркома о наших одесских делах.

Затем состоялась полуофициальная беседа, в ходе которой нарком спросил, на каких кораблях я плавал. И когда узнал, что я командовал сторожевым кораблем «Шквал», он искренне, по-человечески тепло заговорил:

– Глядя со своего крейсерского мостика, как сторожевики в шторм зарываются в волну носом до самого мостика, когда крейсер едва покачивается, я сочувствовал их экипажам, но считал такое плавание лучшей школой оморячивания. Скажу откровенно: я дважды ходил в море на сторожевиках и оба раза попадал в шторм, и могу засвидетельствовать, что сторожевик – лучшая платформа для морской выучки личного состава, хотя служить на «Шквалах» и «Штормах» конечно же тяжело. И сколько вы проплавали на сторожевике?

– На том и другом пять лет.

– Это вы побили все рекорды, – рассмеялся нарком и, повернувшись к командиру базы, полушутя спросил: – А не считают ли хозяева, что пора покормить проголодавшихся гостей?!

– Давно порываюсь пригласить вас в салон, адъютант уже трижды подавал знаки: пора обедать.

Впервые за обеденным столом с наркомом. Николай Герасимович вне службы оказался приятным, задушевным, остроумным собеседником и, следуя корабельным традициям, избегал служебных тем.

После обеда беседа была продолжена, в ходе которой нарком неожиданно спросил меня:

– Как вы по одесскому опыту оцениваете организационные формы в обороне приморского плацдарма и организацию командования? Только откровенно, личное мнение, без подгонки.

– Организационная форма и организация командования хороши те, что кратчайшим путем ведут к победе, точнее те, которые наилучшим образом способствуют выполнению задач в операции и достижению целей в вооруженной борьбе. Мне нравится одесская организация обороны, потому что она принесла успех – враг не прошел. Высшая оценка организации – успех дела. Главное условие: объединение усилий всех родов войск и сил флота под единым командованием моряка, тогда флот повернет всю свою мощь на сушу. Оборонительный район – название правильное. Хорошо, что в Севастополе применена та же организация, что и в Одессе, и то, что в Севастополе командующий флотом выполняет и функции командира базы: это, пожалуй, удобнее, чем в Одессе, – менее громоздко. Но это – частность. Основное – во главе обороны приморского плацдарма должен быть командир базы…