По дороге к высокой башне. Часть вторая - Олег Юрьевич Будилов

влага, в которой отражалось неприветливое осеннее небо. Холодный сонный лес не пугал меня. Смогу ли я когда-нибудь назвать это место домом или оно навсегда останется для меня чужим? Пока я видел только темные заросли, пропитанные ледяной водой и мрачный небесный свод, который словно саван простерся надо мной.

- Примите меня светлые боги, - сказал я и тут же вздрогнул от звука собственного голоса, в мертвом лесу он прозвучал довольно зловеще, - ибо я пришел отшельником в это место, чтобы заботиться о древнем храме.

Неожиданный раскат грома прокатился по небу, и в тот же момент сверху хлынули потоки воды, мгновенно промочив меня до нитки. Больше богов можно было ни о чем не просить. Они услышали меня и признали, а значит теперь все как-нибудь наладиться.

Первые три дня я никак не мог привыкнуть к своему новому дому. Непонятные страхи гнали меня прочь, и словно загнанный зверь я рыскал по округе пытаясь отыскать следы наемных убийц, которые, как мне казалось, подбирались к моему убежищу со всех сторон. Плутая в зарослях и натыкаясь на узкие тропинки, которые сам же и протоптал я неожиданно вышел на заветную поляну. Два года назад я похоронил на ней Тагона. Огромный камень, на котором я оставил тело погибшего друга сейчас показался мне еще выше. Недолго думая я с трудом забрался на вершину, чтобы помолиться и попросить прощения у мертвого воина. Не знаю, что я ожидал увидеть, но картина, которая предстала моему взору, повергла меня в ужас. Дикие животные и птицы растащили кости Тагона по всей поверхности валуна, многие скатились вниз и теперь лежали среди листьев, только череп, почерневшая от времени сабля и обрывки одежды, оставались на прежних местах. Склонившись над останками воина, я прочитал молитву и от всей души попросил у него прощение за то, что когда-то присвоил себе его оружие и имущество. Конечно, душа Тагона давно достигла сверкающих вершин и не могла видеть меня, но я очень надеялся на то, что там в другом мире он услышит меня и поймет.

Саблю я забрал с собой. Мертвецу она была ни к чему, а мне могла еще пригодиться. Кажется, два года назад я оставлял рядом с телом кинжал, но как не искал, так и не смог его найти. Поклонившись напоследок останкам великого человека, я пошел к храму.

Древние зодчие позаботились о том, чтобы в святилище можно было жить и проводить службу даже в самые лютые морозы. В дальнем углу был устроен небольшой очаг с продухом, который позволял довольно быстро нагреть небольшое помещение. Конечно, мне порядком пришлось повозиться, чтобы расчистить дымоход, который за долгие годы запустения успел зарасти мхом и травой. На мое счастье обвалившийся деревянный свод старой часовни не повредил его. Древняя кладка осталась целой, и скоро внутри святилища запылал первый огонь. Расчищая пространство над храмом, я стащил замшелые бревна древней деревянной постройки в одну кучу, нарубил тонких жердей и смастерил из них дверь, которой закрыл вход в храм, чтобы теплый воздух не выходил наружу.

После посещения могилы Тагона я успокоился и перестал вздрагивать от каждого шороха. У меня не было ни сил, ни времени на то, чтобы беспокоиться о королевских шпионах. Я обживал подземное святилище, искал в лесу последние грибы, ловил рыбу в небольшом лесном озерце, которое нашел во время своих скитаний, а на ближайшей звериной тропе выкопал большую яму и приготовил ловушку, вкопав в земляное дно остро заточенные колья. На третий день я обнаружил в ней молодого кабанчика. Первое время звери совсем не боялись меня и сами шли в руки. Со временем они стали осторожней, но к тому моменту я уже успел сделать кое-какие запасы на зиму. Все, что удавалось найти или поймать в лесу, я словно белка или барсук тащил в свою нору и прятал до лучших времен. Борьба за выживание полностью захватила меня, поэтому воспоминания об ужасах, которые произошли со мной в столице, на какое-то время отступили на задний план. Нет, я ничего не забыл, но боль потерь притупилась, а обида растворилась, словно соль в миске с водой. За два года проведенных на севере я научился охотиться и заготавливать мясо впрок, поэтому умереть от голода не боялся. Гораздо больше меня беспокоило вынужденное одиночество, но послушников с раннего детства учили тому, что молитва может заменить общение с живым человеком, поэтому очень скоро я перестал об этом думать. Живя в монастыре, я забыл, что такое семья и тепло родного дома, а недолгое знакомство с Ругоном и остальными людьми, которые проявили участие в моей судьбе, так и не научило меня тянуться к первому встречному в поисках понимания и любви.

Зима в этом году выдалась короткая и теплая. Пересидев морозы в подземном храме, словно медведь в берлоге я стал потихоньку выбираться на поверхность. К людям меня не тянуло, поэтому к Паусу я старался не приближаться, зато обошел все окрестные леса и теперь знал их, как свои пять пальцев. За время зимовки я отрастил длинные волосы, потому что подравнять меня под горшок было некому, и отпустил бороду. Наверно никто, из моих прежних знакомых встретив меня на улице, никогда бы не узнал в угрюмом лесном жителе прежнего Тибона. Лицо мое было вечно вымазано в саже, кожа обветрилась и огрубела, а руки покрыла многодневная грязь, через которую проступали зажившие шрамы от порезов и царапин.

Весной, когда достаточно растеплело я сходил к лесному озеру и искупался. Если вода в Суре была еще холодна, как лед, то в озере она уже успела нагреться. С большим трудом мне удалось смыть с себя заскорузлую грязь и кое-как отстирать одежду. Я вовсе не собирался превращаться в лесного демона, а моя неряшливость объяснялась только тем, что в подземном святилище я был лишен простых удобств, которые окружали человека в городе или в деревне. Бани у меня не было, а воду приходилось таскать издалека и для нормального мытья ее никогда не хватало.

Несмотря на то, что в святилище никто не заглядывал, я старался, как мог исполнять обязанности смотрителя и честно отмечал все церковные праздники. Вот и сегодня в день святого откровения я украсил храм зелеными ветками березы и тополя, а при входе повесил сплетенный из них же венок. Помолившись, я выбрался наверх, присел на поваленное бревно, облокотился о ствол стоящего сзади дерева и подставил лицо теплым солнечным лучам.