Домой не возвращайся! - Алексей Витаков

– Если не прекратите трепать языком, сообщу дежурному по району, заберут, телефон отнимут, еще и в камеру посадят, – повысил голос Мохов, не скрывая раздражения, уверенный в том, что бомж фантазирует, получив редкую возможность пообщаться с представителем власти.

– Не успел убрать пистолет, как сзади подкрался водитель.

– Все, конец связи. Через десять минут нарам рассказывать свои страсти будешь.

– Когда пожилой повернулся, то я лицо его отчетливо разглядел: усы седые, густые и вислые, под глазом – родинка с копейку.

На последних словах Алексей вздрогнул: лицо Горелого целый день стояло у него перед глазами, после того, как полковник Васильев, непосредственный начальник, сообщил страшное известие:

– Как ты говоришь, седоусый, с родинкой под глазом, пожилой? Хорошо, встречаемся на том месте, где сегодня утром разговаривали. Идет?

– Нет, мил человек, никуда не идет! Приходи один и стой на ступеньках подъезда общежития. Оттуда и позвони мне, телефон-то теперь мой знаешь. А я расскажу, как тебе идти дальше.

– Ну, батя, ты, прямо, сама разведка на пенсии.

– Не батя, а дед уже. Что до разведки, так она, мил человек, и на пенсии разведкой остается.

– Напору тебе не занимать, молодец. Скоро буду.

– Ты вот еще что, товарищ капитан, о нашем разговоре – никому. Понял? – Последнее «понял» Кондаков произнес с нажимом.

– Понял, как не понять. – У Мохова между лопаток сползла ледяная струйка, которая всегда предвещала только одно: нелегкое и крайне опасное дело.

Алексей отбросил на диван выключенный телефон и распахнул тумбу под телевизором:

– Настен, черт, где коричневый фотоальбом? Не могу найти: опять ты прибиралась. Всякий раз после твоих уборок ничего отыскать невозможно в доме.

– Алеша, вот же он, прямо на тебя смотрит. Ты опять мыслями улетел. Что случилось? – На последнем вопросе голос у Насти чуть дрогнул: она хорошо знала, если муж смотрит перед собой и ничего не видит, значит, жди какого-нибудь водоворота, бессонных ночей и всех остальных «прелестей», связанных с работой сыскаря. Обычно состояние некой рассеянности у Алексея быстро проходило, сменяясь трезвой и холодной расчетливостью – это жене милиционера тоже хорошо было известно, поэтому она молча удалилась на кухню, чтобы приготовить крепкий кофе, бросив на ходу: – Я нисколько не сомневалась, что в театр пойду сегодня без мужа.

– Возьми Марину, она давно с тобой мечтала куда-нибудь сходить, а то обвиняет меня, что украл тебя у подруг. Вот и пусть наслаждается, пока я занят. Нашел! Насть, ножницы где? Когда приучу класть на место?

– Зачем тебе ножницы, что ты выстригать собрался? Алеша, у нас скоро ни одной нормальной фотографии не останется.

– Я тебя прошу, принести ножницы. Я нашел общий снимок, размер А-4, куда я с таким пойду? Разве что в тубус спрячу.

– Ножницы лежат там, где и лежали: приподними фен. Тебе бутерброды сделать? Если да, то с чем?

– Нет. Ты же знаешь, я их ем только ради тебя. Наверху халва была в шоколаде, а лучше просто горький шоколад и все.

Через десять минут Мохов допивал кофе, уставившись в какую-то точку в центре круглого стола. Плитка шоколада была прикончена, и серебристая обертка скрипела в пальцах капитана круглым снежком. От яркого румянца на щеках ничего не осталось, его вытеснила бумажная бледность. Настя окончательно поняла, что муж на какое-то время потерян для семьи; ей оставалось лишь молиться о том, чтобы как можно быстрей и безболезненней прошло очередное дело:

– Тебя, когда ждать?

– Не знаю. На всякий случай, ложись спать без меня. – Уже в дверях добавил, положив широкую ладонь на живот жены: – Нась, у нас все получится и, поцеловав дрожащие губы, вышел.

Спустя час белая «Нива» капитана Мохова, взвизгнув тормозами, запрыгнула передними колесами на бордюр и замерла, упершись светом фар в стену общежития по улице Яблочкова. Алексей нажал на телефоне кнопку последних вызовов:

– Алло, капитан Мохов на связи. Что дальше?

– Быстро обернулся. Ты своим ходом, али как?

– Я – на машине. Выхожу на ступеньки.

– Вот и ладно, мил человек. Садись обратно в машину, выезжай на Дмитрова и дуй вправо три светофора. У ларька, где блинчики пекут, к тебе подойдет человек, бросит в урну пустую стеклянную бутылку из-под кваса. Иди за ним и ни о чем не спрашивай, он тебя приведет ко мне.

– Не излишне страхуешься, батя? Прямо штирлицы мы с тобой какие-то на просторах родной державы!

– Подрастешь, узнаешь. И не батя, а дед, уже говорил, кажется. Замечания свои оставь для дома, для семьи. Мне, старому фронтовику, их делать не надо. Что касается державы, об этом отдельно поговорим, на досуге, с удочкой в руках.

Капитан усмехнулся и повернул ключ зажигания: русский внедорожник, забрызганный по стекла грязью, рванулся с места и начал набирать скорость. Алексей почувствовал, что оказался во власти железной подавляющей воли этого старого человека, у которого, кроме лыжной палки и одежды с чужого плеча, больше ничего не было. «Странно, я даже легкость какую-то испытываю, подчиняясь ему, – думал Мохов, держа одну руку на руле, а другой нашаривая в кармане пачку сигарет. – Давненько со мной такого не было, пожалуй, с институтской скамьи».

Оказавшись в указанном месте, закурил, выпуская дым зыбкими колечками в низкую синеву смеркавшегося неба. Не прошло и двух минут, как о стенку металлической урны громко брякнулаа стеклянная бутылка. Человек в длинном, ветхом пальто, пряча лицо за высоким воротником, развернулся на пятках и засеменил в распахнутый зев темнеющего двора. Мохов пошел следом, распуская позади себя шлейф табачного дыма. Дойдя до чернеющих тополиных стволов, проводник растворился, как не было. «Что еще за человек-невидимка?» Капитан ругнулся про себя и выплюнул окурок. Около минуты длилась вязкая, тянущая жилы тишина. Наконец, сзади, почти над ухом, скрипнул голос:

– Здоров, мил человек.

– И вам не болеть. Ну, вы конспираторы, хоть в ученики поступай!

– Еще подумать надо, брать тебя или нет!

– Палец в рот тебе, дед, не клади, по самые органы откусишь.

– Оно и верно. Слушаю тебя, товарищ капитан.

– Ну, полная наглость, кто кого слушать здесь должен?

– Ты губу-то не трепли, служивый. Видали таких. Думаешь, не понял я, кто кого больше интересует. А насчет конспирации я тебе так скажу: на Бога надейся, да сам не плошай.

– Хочешь сказать, что слежка за общагой ведется?

– Экий ты догадливый. Не зря видать вас в институтах учат. Чего-то соображать можете.

– Чего это ты, дед, на молодежь ругаешься?

– А ты глянь по сторонам: может, и тебе веселиться не захочется.

– Этот? – Мохов достал из кармана фотографию и щелкнул карманным фонариком.