Жестокость и воля - Сергей Зверев

— Виктор Иннокентьевич, это Мокроусов. Мне кажется, у нас есть проблема…

* * *

Долгушин припарковал свою машину, новые «Жигули-восьмерку», на площадке возле дома. Он жил здесь, в Мневниках, недавно, выменяв однокомнатную квартиру на комнату в коммуналке.

Район ему не нравился, и почти всю свою немалую зарплату ведущего хирурга «Центра протезирования и реабилитации» он откладывал на новую жилплощадь.

Настроение поначалу было отвратительным. После ссоры в кабинете Мокроусова Никита сорвался с работы, сел в машину и долго ездил по Садовому кольцу.

Вождение автомобиля доставляло ему удовольствие и, самое главное, отвлекало от мрачных мыслей. В оживленном потоке машин необходимо думать о другом, следить за дорогой.

Лавируя между автомобилями, перестраиваясь из одной полосы в другую, поворачивая и ожидая зеленого света светофора, Долгушин постепенно остыл, и ссора с милым Володей уже не так терзала душу.

Но стоило ему приехать домой и еще со двора глянуть на окна своей пустой квартиры, как тоска снова овладела сердцем. Он вдруг представил себе пустые холодные вечера, когда молчит телефон и слышны лишь вопли соседей-пьяниц в квартире этажом выше.

Долгушин с обреченным видом поднялся на крыльцо, вошел в подъезд, вызвал лифт, доехал до квартиры и наконец оказался дома.

Раздевшись в ванной, он долго стоял перед зеркалом, пытаясь снова и снова убедиться в том, что его тело еще вполне привлекательно, что он хорошо сложен, хотя и невелик ростом.

Потом он принял душ, насухо вытерся толстым махровым полотенцем, переоделся в свой любимый синий халат, сунул босые ноги в шлепанцы и отправился на кухню.

Как всякий гомосексуалист, он любил готовить себе сам. И делал это очень тщательно, почти нежно. Он внимательно следил за всеми публикациями о здоровом питании, покупал продукты только на рынке, придирчиво отбирая их, будь то кусочек постного мяса или морская рыба.

Он очень любил овощные салаты, используя только самые свежие плоды и заливая их оливковым маслом.

Вот и сейчас он достал из холодильника и аккуратно разложил на широком кухонном столе маленькие в пупырышках огурчики, сочные ярко-красные помидоры. Положил размораживаться мясо и рыбу.

Придирчиво отобрав среди кухонных ножей самый острый, Никита Долгушин начал готовить ужин, когда в дверь внезапно позвонили.

Долгушин почувствовал, как сердце его екнуло. «Интересно, кто это может быть? — подумал он. — Неужели?.. Нет, нет, я ошибаюсь. Я пытаюсь обмануть себя, лишь бы облегчить свои страдания. После того, что я ему сегодня наговорил, он не стал бы даже звонить. А вдруг? Вдруг ему стало стыдно, и он решил извиниться передо мной?»

Пока Никита Долгушин терзался сомнениями, в дверь снова позвонили. Словно опомнившись, он воскликнул:

— Да, да, иду!

Он направился в прихожую, даже забыв положить на стол кухонный нож. Возле двери Долгушин на всякий случай остановился и выглянул в глазок.

На лестничной площадке стоял молодой мужчина в костюме и галстуке. Лицо его просматривалось плохо. Единственное, что Долгушин успел разглядеть как следует, — короткая стрижка на голове.

Не снимая цепочки, Долгушин открыл дверь. Не то чтобы он боялся незваных гостей, но меры предосторожности старался соблюдать.

Молодой человек оказался очень высоким и крепким. Его отлично развитую мускулатуру не мог скрыть даже костюм. Правда, лицо незнакомца Долгушину показалось грубоватым, топорно скроенным.

Впрочем, Владимиру Андреевичу Мокроусову, или Володеньке, как любил нежно называть его Никита Долгушин, такой типаж мог бы и понравиться. На Западе их называют «мачо».

— Я вас слушаю, — сказал Долгушин, с некоторой опаской оглядывая гостя.

Тот неожиданно улыбнулся, продемонстрировав два ровных ряда здоровых крепких зубов. Улыбка несколько скрашивала его несимпатичное в общем лицо.

— Это вы Никита Григорьевич? — спросил он низким голосом, вполне подходившим к его внешности.

— А в чем дело?

— Не пугайтесь, меня прислал Владимир Андреевич.

Напряженное лицо Долгушина мгновенно расслабилось. Он сразу же заморгал глазами и виновато улыбнулся.

— Вы от Мокроусова?

— Именно.

— А что случилось?

— Вы позволите войти? Очень неудобно разговаривать на лестнице.

— Разумеется.

Долгушин сбросил цепочку, распахнул дверь, впустил в комнату широкоплечего посланца. Тот вошел в прихожую, заметно прихрамывая на одну ногу.

Заперев за ним дверь, Долгушин так и остался стоять в своем синем халате, шлепанцах на босу ногу и с длинным кухонным ножом в руке. Молодой человек вопросительно посмотрел на нож.

— Ах, извините, — рассмеялся Долгушин, — я только-только намеревался приготовить себе ужин. Вы пришли так неожиданно и застали меня в неприглядном виде, — кокетливо захихикал Никита. — Простите, могу я узнать, кто вы?

— Я с сегодняшнего дня работаю в центре. В службе охраны, — пояснил молодой человек. — Моя фамилия Ефремов.

— Вон оно что, — понимающе кивнул Долгушин. — И, значит, вас прислал сам Владимир Андреевич?

— Да.

— Простите за еще один нескромный вопрос. Вы, кажется, хромаете?

— Ерунда, бандитская пуля. Долгушин неестественно звонко рассмеялся.

— Да, да, понимаю, вы шутите. Так в чем дело? Что хотел передать Владимир Андреевич?

Молодой человек поверх головы Долгушина беглым взглядом осмотрел квартиру и рассеянно сказал:

— Он просил передать свои извинения.

Как замечательно! Эти слова легли бальзамом на сердце Никиты Долгушина. От восторга он бы захлопал в ладоши, если бы не кухонный нож.

— Вы знаете, — засуетился он, — это просто замечательно, это великолепно. Я сейчас ему позвоню. Он у себя в кабинете, да? Наверное, он не мог пересилить себя и позвонить мне первым.

Едва он потянулся рукой к телефону, висевшему на стене в прихожей, как молодой человек молниеносным движением вывернул ему за спину руку, вырвал из нее нож и швырнул Долгушина о стену. От боли Никита едва не потерял сознание.

— Что вы делаете? — простонал он. — Я не понимаю.

Молодой человек, в одной руке держа нож, другой распахнул наугад первую же дверь рядом с прихожей. Это оказалась ванная комната. Он схватил трясущегося от ужаса Никиту за отвороты халата и швырнул его в ванну.

— Что вы делаете? Не на…

Огромная пятерня зажала ему рот. Ярко-красные капли крови брызнули на кафельную стену…