Наваринское сражение. Битва трех адмиралов - Владимир Шигин

Министр реис-уль-кюттаб Пертев-паша потребовал от послов объяснений. Но те ничего не могли толком сказать, так как наваринский погром был большой неожиданностью для них самих. Английский посол Каннинг и французский Гильемино выразили свое глубокое сожаление по поводу случившегося. Наш Рибопьер многозначительно отмолчался.

– От имени Высокой Порты я требую прекращения вмешательства в наши внутренние дела и возмещения понесенных убытков! – заявил послам Пертев-паша. – В противном случае мы перережем всех христиан!

В ответ на это послы, посовещавшись, выдвинули встречный ультиматум о немедленном заключении Портой перемирия с греками. На этом настоял Рибопьер. Англичанин с французом лишь уступили его настойчивости.

Получив послание, султан Махмуд велел собрать высший совет Порты. Открывая его, великий визирь сообщил:

– Отделение Греции от Порты сегодня уже необратимо. Но дело уже не в самой Греции, а в том, что московиты, англы и франки, словно алчные псы, будут теперь требовать все новые и новые наши провинции, пока не погубят нас совсем! Что нам делать? – вопросил собравшихся визирь. – Должны ли мы принять требования франков, англов и московитов, чтобы потом погибнуть через десяток лет со связанными руками и без малейшего выстрела, или будем сражаться?

– Мы предпочитаем славную смерть бесстыдному истреблению! – заявили собравшиеся.

– Тогда мы будем драться сразу против трех держав и греков. Сил у нас мало. Вскоре к Константинополю придет вражеский флот и будет жечь наши дома. Возможно, придет голод, и мы станем пожирать собак. Но дозволено ли Кораном умирать бесполезно?

– Великий пророк, принуждаемый в свое время неверными подписать мир, предпочел объявить им войну! – подал голос молчавший дотоле муфтий. – Призовем же и мы Аллаха, покровительствующего слабым против сильных!

Совет поддержал мнение муфтия, и отказ от требований союзников был решен. Разъяренный султан послание послов порвал. В ответ на это посланники потребовали выездные паспорта и покинули Константинополь. Дипломатические отношения всех трех союзных держав с Турцией были прерваны. Из Константинополя казалось, что столкновение сразу с тремя ведущими европейскими державами неминуемо. Но ничего подобного не произошло. Покидая Константинополь, Каннинг и Гильемино втайне от Рибопьера встретились с Пертев-пашой.

– Хотя мы и уезжаем, со стороны наших правительств не будет никаких враждебных действий! – заявили они турецкому министру. – Наш отъезд – это только следствие происков русских!

– Будут ли приниматься вами какие-нибудь меры против московитов? – вопросил послов министр иностранных дел.

– Безусловно! – дружно заверили Пертев-пашу Каннинг с Гильемино. – Вскоре будет созван международный конгресс, и если русские не откажутся от своих притязаний на Порту, дело примет совсем иной оборот! Мы вас в беде не бросим!

– Я передам ваши мудрые слова султану! – склонил голову Пертев-паша.

Выслушав своего министра, Махмуд II повеселел:

– Собаки, как всегда, не смогли поделить кость и уже перегрызлись между собой! Аллах по-прежнему милостив к нам!

* * *

Еще ничего не зная о событиях в Константинополе, Кодринтон, Гейден и де Реньи решили пригласить послов к себе посовещаться о дальнейших делах. Для этого за ними выслали суда. Но дипломаты меньше всего хотели общаться с адмиралами, которые доставили им столько нервотрепки. Каннинг и Гильемино помчались в свои столицы, чтобы получить указания из первых рук. Рибопьер тоже не слишком желал видеться с Гейденом.

– О чем мне с ним разговаривать? – говорил посол своей жене. – О его подвигах, о парусах и пушках? Мы выезжаем в Одессу! Туда же следует вывезти и архив!

Драгоман Порты недвусмысленно пригрозил русскому Рибопьеру заключением в страшный Семибашенный замок, куда обычно турки бросали русских послов с началом очередной войны с Россией. В ответ Александр Иванович лишь рассмеялся турецкому вельможе в лицо:

– Скажите тем, кто вас послал, что времена нарушения вами международного права канули безвозвратно, и я никому не советую переступать порог посольства! Я и мои сотрудники будем драться до последней капли крови! За мной Россия, а потому за мою жизнь русский царь не оставит камня на камне в Константинополе!

«Лицо драгомана после этих слов, – писал Рибопьер, – от страха сделалось смешно до крайности».

Разумеется, что после этого турки о тюрьме для посла уже не заикались.

Для перевозки посольства командующий Черноморским флотом адмирал Грейг выслал в Босфор два транспорта – «Сухум-Кале» и «Пример». Чтобы лишний раз не злить турок, в Константинополь транспорта пришли под купеческими флагами, с командами, переодетыми в вольное платье.

Но отправиться в Одессу Рибопьеру не удалось. Противные ветры не дали возможности судам выбраться из пролива в Черное море. Задерживаться же в Константинополе было уже опасно, поэтому Рибопьер скрепя сердце принял решение следовать в Средиземное море. Проводя взглядом уходящие русские суда, Пертев-паша не удержался от доброго напутствия:

– Да поможет Аллах утонуть неверному!

Выйдя из дарданелльских теснин, черноморские транспорта подняли Андреевские флаги. У острова Сирос Рибопьер с женой и маленькими дочерьми перебрался на более комфортабельный фрегат «Константин» и велел его командиру следовать на Корфу. Тихоходный, но вместительный «Сухум-Кале» с семьями членов посольства и архивом посол направил в Триест, а маленький «Пример» отослал Гейдену за ненадобностью.

Вскоре командир «Пример» уже докладывал вице-адмиралу:

– Ваше превосходительство, вверенное мне судно прибыло в ваше полное распоряжение! Командир транспорта лейтенант Федор Морской!

– Уж больно фамилия у тебя, лейтенант, необычная! – подивился Гейден. – Но для моряка лучше и не бывает! Служи с честью!

– Не подведу! – вскинул голову лейтенант Морской.

Внезапное появление двух черноморских транспортов стало приятной неожиданностью для Гейдена. Потребность в таких судах у него была преогромная.

Тем временем Рибопьер на «Константине» посетил Корфу. Решив там свои дела, он велел Хрущеву отвезти его в Триест.

– Не можем ли мы стать жертвой морских разбойников? – спрашивал посол у командира фрегата, когда они снова оказались в открытом море.

– Какие еще разбойники, когда мы сами кого хочешь раскатаем! – ответил тот и посмотрел на небо. – Если чего и надо сейчас опасаться, так это шторма!

Рибопьер тоже задрал голову. Небо было покрыто сплошными тучами, а ветер уже свистел в вантах.

Вскоре «Константин» оказался во власти разбушевавшейся стихии. Несмотря на все старания Хрущева и команды, фрегат все больше и больше прижимало к итальянскому берегу.

– Манфредонские скалы! – покачал головой Хрущев. – Не дай бог на них выскочить!