Папарацци - Елена Макарова

— Роды начались? — первая мысль, что пришла мне в голову. — Ей еще рано.

— Они там не из-за нее, — покачала головой и замолкла.

— Они? — раздражался, что она не может нормально объяснить. — Дай сюда телефон, я сам выясню, — протянул руку.

— Андрей, — она крепко сжала мою ладонь, — у твоего отца случился сердечный приступ.

Глава 36

Вика

Переодевалась на заднем сиденье, пока машина неслась по городу, нарушая правила за правилами. Андрей плевал на безопасность и гнал на безумной скорости, рискую самому отправиться на больничную койку. Как смогла стерла салфеткой помаду и яркий макияж, и на ближайшем светофоре перебралась вперед к Андрею.

В такой момент не хотелось его отчитывать и наставить накинуть ремень. Понятия не имела что делать и как себя вести. Мне не доводилось терять близких. Родители не в счет, их я не знала и их утрата прошла для меня безболезненно. Вот дальнейшая жизнь была несладкой, но это совсем другое.

— Пристегнись, — осторожно попросила, — пожалуйста.

Андрей перестал барабанить пальцами по рулю. В уголках глаз, на лбу, между бровей трагической маской вырисовывались раньше незаметные морщинки. Он оглядел меня, будто я сказала полнейшую глупость. Знаю, сейчас его меньше всего волновал какой-то ремень безопасности, но меня беспокоил он сам, и поэтому я рискнула нарваться на грубость. Но Андрей задержался на мне долгим взглядом и сначала потянул мой ремень, после характерного щелчка замка, перекинул через плечо и свой. Загорелся зеленый и машина сорвалась с места.

В больнице мы плутали по коридорам, запутавшись в указателях. И только когда остановленный нами санитар направил в нужное отделение, нашли наконец семью Андрея. В сердце защемило от увиденной картины: Ольгу Алексеевну с покрасневшими мокрыми глазами обнимал за плечи Костя, лицо которого тоже выглядело серым и непроницаемым; Рита сидела на скамейке, привалившись спиной к стене и, как загипнотизированная, монотонно водила ладонью по круглому животу. Они все разом обернулись на наши шаги и их будто снова накрыло волной скорби. Андрей бросился к матери, сжимая ее хрупкое тело, и они втроем образовали нерушимы родственный круг.

Я присела рядом с Ритой, и она тихим, ослабевшим голосом о всех подробностях. О том, что Ольга Алексеевна нашла мужа без сознания на полу кухни. Как скорая привезла его в больницу, где его сразу же отправили на операцию. Она использовала кучу непонятных терминов, из которых более-менее понятным и знакомым мне было “шунтирование”. Операция вроде бы несложная, длится недолго, но всегда есть риск, как говорят врачи. И следующие несколько часов мы почти безмолвно дожидались ее окончания.

Ольга Алексеевна сидела каменным изваянием и с отсутствующим взглядом. Я могла лишь гадать, что твориться в ее душе. Какую боль она испытывает, переживая за любимого человека. И тут всё встало на свои места: я больше не удивлялась их странному дуэту, они уже не казались мне диссонирующими внешне. Они просто любил друг друга, и им не нужны были для это причины.

И Рита держала сейчас мужа за руку из любви и неподдельной заботы. В общих чертах была в курсе их общей истории. И если раньше во мне жило слабое убеждение, что она лишь удачно вышла замуж, отхватив себе мужа-знаменитость, то теперь не сомневалась в ее искренности, глядя как она положила голову ему на плечо, утешая.

Меня никто не учил любить. Окружение, сама жизнь демонстрировали, что ненавидеть проще, безопасней. Эфемерная любовь не спасет тебя от вечного холода, которым будто нарочно пропитан детский дом. Будто тебе решили заморозить только руки и ноги, но хотят, чтобы и внутри все заледенело. Не прогонит отступную безысходность. Не утолит голод и жажду маминой ласки, которой тебя никогда не было и остается только воображать какого это. Не защитит от тумаков озлобленных сверстников или жестоких взрослых. Не оградит от мальчишек постарше, что зажимают в темном коридоре и лапают своими грязными руками. Какой толк от любви?

Но это бесполезное чувство все-таки поселилось в моем сердце. Оно же подтолкнуло меня последовать за Андреем, когда он поднялся со скамейки и, шаря по карманам в поисках пачки, прошел мимо меня к запасному выходу.

Ветер нещадно трепал мои волосы, которые я так и не нашла чем завязать, и вместе с острыми снежинками гнал мне в лицо едкий дым. Терпеть не могла, когда Андрей курил, но покорно сносила и мороз и отравляющий никотин.

— Иди внутрь, — приказал, видя как я растираю продрогшие плечи. — Не обязательно таскаться за мной.

— Не хотела оставлять одного, — честно призналась. Не думаю, что вежливое лицемерие сейчас уместно.

Он затянулся сильнее обычного, будто одним махом хотел выкурить всю сигарету, и обрушил на меня, скопившуюся усталость:

— Не нужно со мной нянчиться!

Я замерла. Горько? Обидно? Порываясь броситься в бой на собственную защиту? Миллион раз “да”. Но я не хотела больше защищаться от Андрея. Молча, стерпела грубость, уверенная, что это минутная слабость. И как в подтверждение скоро последовали извинения:

— Прости, — тихое и неуверенное.

— Можешь кричать на меня сколько влезет, если от этого становится легче, — не сахарная, не растаю. Готова на все лишь бы не видеть в его глазах эту необъятную тоску.

— Не хочу я кричать, — отшвырнул окурок в ближайший сугроб, запрокинул голову и устремил взгляд в серое небо, затянутое облаками. Стояла как идиотка, не зная как помочь. Как утешать людей? Как поддержать? Я совсем не умею проявлять свои чувства, тем более красиво облекать их в слова.

— Андрей? — позвала, не представляю, что скажу следом. Лишь попытка выдернуть его из трясину горя.

Он опустил голову и лишь на миг зацепился за меня взглядом, но этого было достаточно, чтобы разглядеть в них непролитые слезы. Больше я не колеблясь и не сомневалась: смела разделяющее нас расстояние и обняла его, закрывая своим телом от злого ветра, колючего снега и всех горестей мира разом. Забрала бы всю его боль себе, лишь бы она снова стал прежним. Пусть порой грубым, циничным и жестоким, но с восхитительной улыбкой на лице.

Андрей уронил голову мне на плечо:

— Как такое могло случится? Я никогда не думал… Кажется, что родители вечные. Это ты разбиваешь коленки, режешь пальцы, ломаешь ногу, а отец… Он неуязвим. Как супермен.

Я запустила руки под его распахнутую куртку, стараясь согреть своим теплом:

— Он выкарабкается.

— Если бы я был внимательней, — изводил себя терзаниями, ища ответы, которых нет и не может быть, — если бы больше уделял семье времени…

— Твоей вины нет, — напрасно убеждала того, кто не готов слушать. — Никто не виноват. Это произошла и всё.

— Что же теперь делать, Вика? — его руки обвили меня кольцом, моля о спасении. — А если?…