Всё сложно - Юлия Краковская

Наконец мы зашли в здание, и там уже можно было ждать сидя на стульчике. В результате мне не хватило одной из бумажек, и нужно было принести оригинальное удостоверение личности Жоффруа. Я была уверена, что он мне его не даст, и стала жутко паниковать. Но, к моему удивлению, он не поленился принести мне документ на вокзал Сен-Лазар, в другой конец города. Со второго раза у меня получилось пройти этот кошмар, и я почувствовала себя спокойнее. И вот настал день, когда на работе мне должны были предъявить все претензии. Это было похоже на казнь. Мы зашли в кабинет, со мной был парнишка-венесуэлец, которого недавно выбрали в профсоюз. Он должен был представлять мои интересы, но по факту не очень-то он их представлял. Мари и Педро стали говорить, какой я была никчемной, что мои проекты велись сами собой, и клиент, с которым я работала, с самого начала постоянно на меня жаловался. Я возразила, что мы очень хорошо сотрудничали с этим клиентом, но они ответили:

– Людям просто неудобно высказывать претензии напрямую. Я лично видела эти мейлы, там все написано.

Убедить меня в том, что я полный ноль и дерьмо, никому и никогда не составляло труда. Я была так подавлена и мне было так стыдно, что я даже забыла сказать про постоянные оскорбления Карин. Когда я наконец смогла ввернуть про это хоть слово, они мне заявили:

– Нас совершенно не касаются твои личные отношения с Карин.

– Но, может быть, они касаются суда, я уверена, что в соответствии с французским законодательством начальник не имеет права так обращаться с подчиненным.

Услышав про суд, они совсем разозлились. Мне сказали, что я скоро получу письмо об увольнении и после этого могу больше не приходить в офис. На этом мы разошлись.

Когда мы вышли из здания, Кристиан (молодой венесуэлец) сказал мне:

– Слушай, они тебе точно не дадут ничего, кроме этих трех месяцев. Если тебе еще придется ходить в офис, это тебя убьет.

– Еще посмотрим, – ответила я то ли ему, то ли самой себе.

По дороге домой в жарком вагоне поезда я звонила адвокату. Адвокат хотел еще денег. Было ощущение, что меня окружили со всех сторон. Казалось, что надо проскочить какое-то игольное ушко эволюции, чтобы остаться сейчас во Франции. Фактически у меня не было на это никаких законных оснований – сюда я приехала с мужем-французом, потому что получила здесь работу, а теперь ни того ни другого у меня не было.

Хотела ли я во что бы то ни стало жить во Франции? Вариант возвращения в Израиль не был таким уж страшным, ведь я – не беженец из Судана. Но его было не так легко воплотить в жизнь чисто технически. Возникала масса вопросов. Где жить? Где работать? Как переехать? Да и что там будет? Я ведь уже знаю. Да, мне хотелось остаться, если получится. Остаться и вернуться, если захочу сама.

Когда мне выдали временный вид на жительство, я собралась с силами и серьезно поговорила с Мари. Я объяснила ей, что я во Франции одна с дочкой, что в Израиле я все продала и мне очень нужны деньги либо на возвращение, либо на попытку найти новую работу здесь. И она сказала, что выбьет мне увеличенную компенсацию. К тому же в офис можно было больше не ходить.

С Гаем мы не переставали видеться, и мой план оставаться только друзьями провалился, потому что мы не смогли, или, вернее, я не смогла отказаться от секса с ним. Я не помню за собой подобной одержимости именно сексом с кем-либо. Я просыпалась и думала о том, что я хочу, чтобы он был рядом, и это немедленно заводило во мне совершенно физиологические механизмы, и весь мой день проходил на фоне этого желания. Прямо как пишут в идиотских порнорассказах, которые всегда смешили меня. Не знаю, была ли это какая-то компенсация организма за отрицательные эмоции, пережитые в этот период, но мне она была очень нужна. И несмотря на то что он все еще не расстался с Лейлой и она мельтешила где-то на фонах, мы проводили вместе почти все время и занимались сексом в любой удобный момент.

Я рассылала резюме, мне даже приходили ответы. Настроение потихоньку приходило в норму, я бросила антидепрессанты и не заметила никакого дискомфорта. Жизнь начала как-то раскрашиваться. Настала пора детских спектаклей в честь окончания учебного года. Жоара сказала мне, что Гай и его дети выступают в нашем деревенском клубе. Мы с Роми пошли их поддержать. По дороге Гай осторожно предупредил, что там будет Карин. Я сказала, что мне на это глубоко наплевать.

В небольшом светлом зале стояло пианино, а за ним рядами были расставлены стулья для слушателей. Мы с Роми сели в сторонке, но через некоторое время зал заполнился, и Гай с детьми оказались рядом с нами. Карин сидела в другом конце зала и злобно зыркала. Я смотрела на нее спокойно. На мне было красивое летнее платье, я была подкрашена, волосы лежали отлично. Я наконец могла не бояться ее, и мне было даже приятно смотреть на ее позеленевшее от злобы лицо. Потом начался концерт. Руководитель клуба весьма торжественно объявлял каждого исполнителя, а люди хлопали и слушали в полной тишине. Гай тоже выступал, он играл на гитаре. Он вдруг жутко разволновался, у него покраснела шея. Я прямо чувствовала напряжение.

– Эй, ты чего? Это всего лишь концерт в деревенском клубе. Все будет отлично.

– Да я сам не понимаю, отчего так переживаю. Я смотрю, я единственный взрослый из выступающих.

– Ну нет, вон та дама играет на пианино.

Потом бедняга Гай пошел на сцену, и у него получалось не очень, или это так и должно быть, когда играют на гитаре, я не знаю. Так как всех играющих снимали на видео, я решила снять его тоже. Я встала и стала снимать его, и, хотя в какой-то момент место на телефоне у меня кончилось, я делала вид, что снимаю дальше. Я просто физически чувствовала, как корежит от этого Карин. И, ей-богу, это самое меньшее из того, что она заслужила.

Потом мы вместе с преподавателем гитары отправились к Гаю в сад ужинать. Было весело, мы все по очереди играли на гитаре, даже я попробовала. Это оказалось пренеприятно и больно. Гай рассказывал:

– Я так переволновался, что просто ничего не видел перед собой. А ведь я был на линии огня, в меня стреляли, и я так не боялся.

Я расхохоталась:

– Неужели под вражеским огнем не так страшно?

– Ну там я как-то привык.

Потом мы ходили на летнюю вечеринку-концерт, которую устраивали приятели Гая: пара пожилых интеллектуалов жила этим летним праздником в течение всего года. Там стояла настоящая сцена и выступали три группы. Огромный сад был заставлен палатками с угощением, которое принесли сами гости. Было много людей всех возрастов: молодежь в сторонке курила траву, пожилые налегали на вино и пироги, дети играли в нижней части сада. Роми и Адам, правда, частенько прибегали к нам жаловаться друг на друга. Под конец вечеринки я разговорилась с двумя немолодыми парижанами – типичными французскими старичками с аккуратно повязанными шейными платками. В семидесятые они были корреспондентами Le Monde в Израиле и утверждали, что помнят, что такое «мошав»: