Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству - Шервин Нуланд

Отличающаяся невероятной точностью наблюдений, написанная ясным разговорным языком, монография Морганьи (поскольку его письма в действительности представляют собой именно монографию) сегодня является во многих отношениях такой же увлекательной, какой она, должно быть, была для читателей, живших двести лет назад. В отличие от «пятидесятисемилетней белой праворукой компьютерной программистки, беременной третьим ребенком», пришедшей на прием в современный медицинский центр, пациенты, которых описал Морганьи в De Sedibus выглядят скорее как «мясник, у которого в течение четырнадцати месяцев наблюдалось нарушение умственной деятельности, по его словам, из-за любовного зелья, умер в начале 1719 года в результате сильного переохлаждения, поскольку недостаточно тепло одевался в самую холодную погоду». При вскрытии в мозге мясника были обнаружены уплотнения, или склеротические очаги, что в современной медицине согласуется с одной из форм дегенерации головного мозга.

Читая De Sedibus, можно с самого первого предложения истории болезни понять, с какого рода заболеванием пациент обратился к врачу: «Н. Феррарини, священник из Вероны, прежде лечился от чахотки в Венеции и в течение десяти лет до приема у доктора от односторонней головной боли в Падуе; в возрасте полных сорока трех лет, волосы седые, лицо время от времени сильно краснеет; по комплекции тела стройный, но не худой; и хотя кажется бодрым и радостным, склонен беспокоиться о пустяках и подвержен приступам гнева». Неудивительно, что однажды отец Феррарини внезапно умер, и при вскрытии было обнаружено, что он стал жертвой кровоизлияния в мозг, несомненно, из-за разрыва одного из кровеносных сосудов мозга в результате гипертонии.

Некоторые из описаний Морганьи создают яркие зарисовки особенностей и симптомов, сопровождающих начало болезни, реконструируя их так точно, что каждый стажер в наши дни сможет безошибочно воспроизвести их спросонья, обратившись к собственному опыту в работе с подобными, встречающимися во все времена случаями: «Некий мужчина, уроженец Генуи, слепой на один глаз, живущий попрошайничеством, будучи пьяным, в драке с другими подвыпившими нищими получил два удара палкой; один незначительный пришелся по руке, а другой сильный – по левому виску; так что из левого уха пошла кровь. Но вскоре после этого ссора утихла, они все вместе сели у костра; выпили большое количество вина за мир и дружбу; и немного позже, той же ночью, он умер». У современного интерна, услышавшего эту историю болезни, не возникнет сомнений в том, что покажет посмертное вскрытие: пьяный нищий умер из-за давления на кору головного мозга, оказываемого сгустком крови (который сегодня называется эпидуральной гематомой), образовавшегося между черепом и окружающей мозг мембраной. На утреннем обходе после обсуждения такого эпизода стажер, скорее всего, будет ссылаться на него, прибегая к выражению, которое чрезмерно любят молодые доктора, и называя его классическим случаем, имея в виду, что даже люди в возрасте самого старшего из лечащих врачей, вероятно, неоднократно наблюдали подобное в давно минувшие дни их стажировки еще на заре медицины. Чтобы поставить диагноз, стажеру понадобится одно из новейших медицинских устройств – томограф, а для лечения болезни он воспользуется одним из старейших инструментов – дрелью.

Морганьи не мог назвать диагноз так же, как формулируем его мы сегодня, поскольку очень немногие из симптомов, которые он так точно описал, были классифицированы и имели названия в те времена. Его исследование течения болезни ограничивается описанием посмертного вскрытия и попыткой резюмировать, чем были вызваны наблюдавшиеся при жизни симптомы. Его метод анализа настолько ясен, что не только всезнающие интерны, но даже их старшие коллеги могут поставить диагнозы из информации, изложенной на страницах его великого труда. Долгими холодными вечерами в Новой Англии я согреваю душу, вновь и вновь просматривая De Sedibus.

Одним из основных мотивов, заставляющих мужчин и женщин изучать историю, наверняка должно быть чувство приобщенности к тайным знаниям, которое приходит с размышлениями над воспоминаниями и артефактами прошедших времен. Предназначение историка – сохранение. Он пытается поучаствовать в каждой игре, в которую когда-либо играла цивилизация. Ему известно то, чего не знали участники суровых реалий, которые он изучает, и у него есть время для этого. Надежно отгородившись архивами и кипами книг от круговорота современных событий, происходящих вне его святилища, он рассказывает нам то, что исследовал вчера, проливая свет знаний на сегодняшний день. «Вчера», как оказывается, довольно уютное местечко.

Когда меня одолевает чувство усталости из-за необходимости следить за нескончаемым потоком достижений современного научного прогресса (это именно поток, говоря клише, в чем хирурги всегда были особенно хороши) в таких высокотехнологичных областях, как иммунология опухолей и хирургические техники, я хватаю медицинский журнал, лежащий на самой вершине достигающей потолка стопки его собратьев, и обращаюсь к материалу, посвященному чему-то, связанному с далеким прошлым. В целости и сохранности, элегантный и спокойный, я могу мгновенно проскользнуть в мир медицины, который, застыв передо мной, позволяет мне неторопливо его исследовать. Обладая преимуществами развития медицины последних двух веков, я нахожу такие вещи, которые старые врачи даже не предполагали обнаружить под самыми их диагностическими носами. Наполнившись теплом собственного самодовольства, я забываю, по крайней мере, на мгновение, каким невеждой я себя чувствую, сканируя заголовки статей в американском журнале по физиологии (American journal of Physiology) за последний месяц, а иногда даже (пусть Бог простит меня за это признание) и в «Анналах хирургии» (Annals of Surgery).

Морганьи – мое любимое противоядие. Когда я, скрываясь от настоящего, погружаюсь в прошлое, он всегда ждет меня там с изумительно подробными историями болезни, представляющими собой ровно настолько сложную задачу, чтобы позволить мне блеснуть своими талантами, как своего рода Уолтеру Митти в области диагностики. На написанных им двух тысячах четырехстах страницах я обнаружил случаи, среди которых первые описания известных сегодня болезней: легочной пневмонии, аневризмы, коарктации и сифилиса аорты, а также недостаточности и стеноза клапанов, сердечной блокады Стокса – Адамса, легочного стеноза, тетрады Фалло, митрального стеноза и регургитации, эндокардита, туберкулеза легких, эмболии бедренной артерии, нефрита, сифилиса головного мозга, рака желудка и кишечника, кишечных полипов, язвенного колита, болезни Крона, свища прямой кишки, грыжи Рихтера, цирроза печени, панкреатита и увеличенной предстательной железы. В его работе осталось еще много неоткрытых сокровищ, которыми можно заняться в будущие зимние вечера.

Морганьи описал атеросклероз коронарных артерий, который сопровождает боли, вызываемые стенокардией. Также он был первым, кто показал, что инсульт возникает не из-за повреждения мозгового вещества, а из-за патологических изменений в питающих его кровеносных сосудах. Каждый из этих обзоров был гигантским прорывом в понимании болезни. Пациенты, представленные читателю иногда по имени и каждый раз по профессии, фигурально выражаясь, сходят с книжных страниц, и невольно приходит на ум внушающее благоговейный страх замечание, которое должно быть выгравировано на стенах современных больничных кабинетов аутопсии: Hic est locus ubi mors gaudet succurso vitae – «Это место, где торжествует смерть, приходя на помощь жизни».