Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству - Шервин Нуланд

К чести Морганьи, он не пытался угадать, что инициирует процесс, приводящий к нарушению функций органов и систем. Ответ на этот вопрос невозможно было получить до девятнадцатого века, когда получили развитие такие дисциплины, как бактериология и биохимия. Намерением Морганьи было обнаружить очаг заболевания и, хотя бы отчасти, объяснить те внешние проявления расстройства внутренних органов, которые мы называем признаками и симптомами. Поколение врачей, пришедшее вслед за ним, высоко оценило результаты его работы, осознав, что «Указатель 2» не просто алфавитный список жалоб пациентов, сопряженный с перечнем соответствующих патологий, а парадигма для диагностики болезни по месту расположения и органа, в котором возникли нарушения. Точно так же можно найти в этом указателе симптом и определить его скрытое происхождение в теле: обязанность врача идентифицировать все подсказки, которые можно получить, задавая вопросы и осматривая пациента, с тем чтобы установить внутреннюю патологию, что и является целью процесса диагностической оценки.

Врачи-гиппократики разработали сложную систему физического осмотра, помогавшую им определять характер гуморального дисбаланса в организмах их пациентов и составлять прогноз дальнейшего течения болезни. Теперь, две тысячи двести лет спустя, давно забытое искусство оценки физического состояния пациента начало возрождаться и совершенствоваться, так как появилось новое поколение исследователей медицины, воспитанных на учении Морганьи, позволявшего определить ключи к постановке диагноза. Именно в этот период обследование организма приобрело тот вид, в котором мы знаем его сегодня. Четыре кардинальных принципа этого процесса включают: осмотр, перкуссию, пальпацию и аускультацию – выстукивание, ощупывание и выслушивание стетоскопом. Более подробно о развитии современных методов диагностической оценки будет написано в последующих главах, но на данный момент достаточно сказать, что назначение ее выразил Морганьи в следующем тезисе: чтобы определить страдающий орган, нужно научиться интерпретировать его жалобные крики. Каждый рентген и сканирование, каждый образец крови, мочи или ткани, каждый микробиологический или химический анализ имеют своей целью проследить процесс болезни до очага ее возникновения и определить, как патологический процесс привел пациента в состояние, в котором он предстал перед врачом.

Морганьи вошел в историю медицины как отец патологической анатомии, но можно с уверенностью утверждать, что он также является основателем современной медицинской диагностики. Благодаря его работе был сделан еще один шаг в развитии научной медицины, а анатомическая концепция настолько прочно укоренилась в умах ученых, что даже спустя столетие после его смерти она по-прежнему оставалась, выражаясь словами Рудольфа Вирхова, произнесенными в 1894 году, «концепцией будущего». Как верно сказал Вирхов, «это будущее берет свое начало со времен Морганьи. Слава ему и честь!»

Хотя именно Морганьи медицина обязана величайшим прорывом в истории человечества, дух его творчества – это суть века, в котором он жил, эпохи, название которой достойно быть написанным заглавными буквами, подчеркнутыми яркой линией, выделенными курсивом или каким-либо другим способом, достаточно выразительным, чтобы продемонстрировать ее отличие от любой другой. Это был период, в течение которого современный мир оформился и проявился. Это был век Просвещения.

До семнадцатого века и выхода на сцену его просвещенного потомства в восемнадцатом столетии умами владели невежество, традиционность, догматизм и отсутствие любопытства. Современный мир, этот новорожденный младенец, скептически отнесется к каждой йоте мудрости, доставшейся ему от предков. Большая часть научного наследия в области медицины изобиловала ошибками. То, что ложные концепции пережили столько веков, объясняется тем, как люди привыкли объяснять явления природы. На протяжении всей своей истории человеческий ум бесконечно упражнялся в создании теорий. К сожалению, мы склонны делать это и сегодня, независимо от того, располагаем мы или нет достаточной информацией для обоснования поспешных выводов. Выражаясь современным языком, мы слишком часто действуем, не имея достаточной базы данных. Выбираем несколько имеющихся в наличии результатов наблюдений, делаем некое допущение, которое мы субъективно называем объективным, и вскоре формулируем удобное обобщение, объясняющее, как мы пришли к такому заключению. В результате такого рода философствования на свет появляется теория, которая обычно не представляет собой никакой угрозы для мировоззрения, к которому наша культура, наш опыт и наши гены приучили нас. Это весьма малоэффективный подход к пониманию абстрактных феноменов, таких как любовь или политика, и абсолютно точно не метод для изучения природы.

Тем не менее в каждом поколении всегда находились люди, позволявшие себе реально смотреть на вещи и мыслить разумно, независимо от влияния, которое оказывали на них принятые обществом постулаты. Так или иначе, они были невосприимчивы к общепринятой интеллектуальной софистике и самообману. И поскольку наш вид бо́льшую часть времени существовал в атмосфере постоянно расширяющегося поля знаний, все больше его членов начали осознавать определенную интеллектуальную лень, известную человеческую склонность объяснять явления без предварительного их изучения, смотреть на вещи, не видя их. Многие из нас сейчас признают, что в поисках систем взглядов, способных объяснить устройство вселенной и самого человека, мы часто поддаемся спекуляциям и домыслам.

Определенный хрупкий порядок вещей сохранялся до тех пор, пока причудливые всеобъемлющие системы взглядов могли скрывать необъяснимое и маскировать неприятные несоответствия. Но во времена Просвещения появились образованные мужчины и женщины, показавшие, насколько опасно игнорировать непрочность ткани, из которой соткано догматическое покрывало. Только благодаря очищающей силе истины можно интерпретировать реальность таким образом, чтобы она соответствовала наивысшему благу и биологическим потребностям человечества.

Гипотетические системы взглядов, оказавшиеся несостоятельными в истории медицины, были по своей сути донельзя сверхъестественными и квазирационалистическими или вопреки логике опирались на механистические принципы, предназначенные имитировать более точные дисциплины, такие как математика или физика. Когда врачи начали понимать, что нужно решать менее претенциозные задачи, родилась наука.

Стало очевидным значение простых воспроизводимых данных, беспристрастных наблюдений, доказательств и индуктивных рассуждений, и философы-медики начали больше уподобляться ученым. И с этого момента современная эпоха медицины была готова принять бразды правления.

Поскольку все мы несем на своих плечах большой груз устаревшего наследия, несложно понять, почему становление науки, и особенно медицины, потребовало так много времени. Это могло произойти только тогда, когда мир подготовился, по словам Иммануила Канта, к «выходу человечества из возраста несовершеннолетия». Философскому движению, сложившемуся в период, когда мы начали думать и рассуждать по-новому, немцы дали название Aufklärung (просветление). Англичане, которые, похоже, первыми начали все это, перевели это идеально подобранное слово как «просвещение», и именно так мы и называем это время по сей день. В течение большей части восемнадцатого века европейские и американские философы работали в атмосфере, пронизанной духом эпохи Просвещения. Мыслители этой эры интеллекта отличались готовностью, больше похожей на рвение фанатика, подвергать сомнению все, что им было завещано. Непривычное мышление проникало в политику, религию, литературу и искусство и вместе с ним появился скептицизм нового сорта. Стоит ли удивляться, что в такое время естествознание (или естественная философия, как тогда называлась эта область научных знаний) вышло на первый план человеческой мысли? Даже благочестивый итальянский католик с таким христианским именем, как Джованни Баттиста, едва ли мог избежать влияния волнующего воздуха свежего бриза перемен. Хотя учения агностиков Просвещения и деистов никак не изменили религиозную веру Морганьи, он был опьянен новоявленным духом эпохи так же, как любой здравомыслящий человек. Он способствовал осознанию эволюционной объективности ученых-медиков и сформировал логическую систему, которая приведет поколение исследователей, идущих по его стопам, к взрывному ускорению прогресса.