Флиртаника всерьез - Анна Берсенева

– Очень приятно.

Ему в самом деле было приятно. Лед холодил кожу.

– Вы можете со мной поговорить?

– Конечно. Я что, похож на покойника?

– Не очень, – засмеялась она.

– Значит, могу с вами поговорить. О чем?

– О моем муже.

И тут он понял, зачем она назвала свое имя! Лучше бы ему этого не понимать… Волшебное сияние, неясное колебание воздуха мгновенно исчезли. Но боль исчезла тоже. В голове было теперь так ясно, как не было уже месяца три или даже больше. Так ясно было у него в голове до той дурацкой драки. Нет, еще раньше – когда не было в его жизни смутной тоски и ничем не оправданного недовольства собою.

Игорь снял ледяной сверток со лба и положил на тумбочку.

– Об Иванцове Николае Ивановиче? – усмехнулся он. – А вы уверены, что я хочу о нем говорить?

– Уверена, что не хотите.

– И правильно уверены. Не хочу.

Если он не хотел говорить с женщиной, с которой прожил семь лет, и с женщиной, которая ждала от него ребенка, не хотел говорить с ними о том, что было жизненно важно, то с какого перепугу он захотел бы говорить о человеке, с которым его не связывало ничего, кроме холодной ненависти? Да еще говорить о нем с женщиной, которую видел первый и последний раз в жизни!

– А что бы вы хотели, – спросила эта женщина, – за то, чтобы никогда больше о нем не говорить?

Игорь посмотрел ей в глаза тем взглядом, от которого, как ему однажды сказала секретарша, холодели не только подчиненные, но даже конкуренты. Впрочем, возможно, секретарша ошибалась. Во всяком случае, эта Галина Александровна Иванцова даже в лице не изменилась. Глаза у нее были ярко-черные, о них можно было обжечься, как об угли. И этими своими блестящими угольками она смотрела на него без всякого страха, даже насмешливо.

Это почему-то показалось Игорю таким обидным, что он чуть не шмыгнул носом, как в детстве. Но вовремя опомнился: да что это с ним сегодня?!

«За три месяца на койке и она бы носом зашмыгала», – сердито подумал он.

Неизвестно, что было бы с нею за три месяца на больничной койке, но сейчас она не шмыгала носом, а ждала ответа на прямо поставленный вопрос.

– Чтобы никогда больше не говорить о господине Иванцове, – четко и раздельно произнес Игорь, – я хочу, чтобы он оказался за решеткой, где ему самое место. И он там окажется, можете не сомневаться.

Четкость и раздельность его слов подействовала на нее не больше, чем его холодный взгляд. Понятно было, что непреодолимых препятствий для нее не существует. Игорь знал таких женщин – в бизнесе они все были такие.

«Ну так пусть узнает, что до сих пор ошибалась», – подумал он.

И сразу понял, что она прочитала эти слова у него на лице так же ясно, как если бы он произнес их вслух. Ее брови на мгновение сдвинулись, между ними появилась тоненькая морщинка. Но, во-первых, это длилось действительно мгновение, не больше, а во-вторых, это была лишь морщинка заботы. Похоже, Галина Александровна была так же бесстрашна, как проницательна.

– Это ваше окончательное решение? – спросила она.

– Как ни жаль отказывать красивой женщине, но – да.

– Красивой женщине? – быстро переспросила она.

– Конечно. Вы, безусловно, красивая женщина. – Черт знает что он плел! Никогда бы не подумал, что посттравматический синдром может проявляться так причудливо! – За благосклонность красивой женщины можно, конечно, многое сделать, но…

– Но – что?

Морщинка между бровей появилась теперь не на одно мгновение, а на два или даже, три.

– Но… Вы ведь мне ничего не предлагаете.

Теперь Игорь уже просто оторопел от того, что вывернул вдруг его язык. Ему и в кошмарном сне не приснилось бы предложить женщине такую сделку, да и не нужна ему была эта женщина, и не эта не нужна была тоже, он от уже имеющихся не знал куда деваться!

Но прежде чем он успел сказать, что неправильно выразился, эта ненужная женщина всмотрелась в его глаза еще внимательнее – ему показалось, что угольки ее глаз не заблестели, а просто-таки заполыхали, – и четко произнесла:

– Если я вам дам прямо здесь и сейчас, вы заберете из милиции заявление?

Он хотел сказать, что не нуждается в ее сексуальных услугах ни здесь и сейчас, ни где бы то ни было потом. Но почему-то промолчал.

– Да или нет? – настойчиво повторила она.

– Да.

И как только он произнес это глупое «да», все в нем вспыхнуло – конечно, от стыда за себя, от чего же еще?! – и забилось, и запульсировало, как прежде пульсировала в голове боль, но боли теперь никакой не было, только это непонятное, неожиданное биение, и не в голове, а во всем теле… У Игоря потемнело в глазах, он едва удержался от того, чтобы не схватить себя рукой между ног – таким сильным, таким очевидным был в его теле этот бешеный всплеск желания!

Если бы за свое «дам здесь и сейчас» она потребовала броситься вниз головой из окна, он выполнил бы и это.

Она сделала шаг к кровати, протянула руку и сняла с него одеяло. Игорь не пошевелился и не произнес ни слова. А что тут было говорить? Теперь, когда он лежал перед нею почти голый, не надо было никаких слов, чтобы понять, чего он хочет.

Для того чтобы он стал совсем голым, ей не понадобилось и минуты. Сама она раздеваться полностью не стала. Наверное, он мог потребовать, чтобы она разделась совсем, раз уж они заключили между собою эту сделку. Но он ничего требовать не стал.

Все, что она делала без всяких требований, доставляло ему такое жгучее удовольствие, что он не мог произнести ни одного внятного слова. Только стоны вырывались из его сжатых губ, только стоны!

Пряди ее светло-золотых волос покачивались над ним, и дразнили, и манили, ему хотелось, чтобы они коснулись его лица, эти пряди. Но они были слишком высоко – она не наклонялась к нему, а вся была над ним, вся оставалась недоступной, далекой, хотя уже принадлежала ему полностью; соединение с ее телом он почувствовал сразу же, как только она сжала коленями его бедра.

Как это могло быть, что вся она мгновенно стала его, но осталась при этом неприступной, он не понимал. Да ничего он уже не понимал и не хотел понимать. Она раскачивала его в себе, в своем прекрасном теле, и он тонул в этих сумасшедших волнах, и хотел только утонуть в них совсем, навсегда!

Наверное, все это длилось недолго – слишком острым было наслаждение, чтобы предположить, что оно может быть длительным. Но было в этом наслаждении такое многообразие, такая в нем была… разветвленность, что назвать его кратким тоже было невозможно.

Оно было такое, что Игорь не мог даже стонать, оно накрыло его полностью, уже не просто как волна, а как цунами!

Что происходит при этом с нею, он не видел. Он вообще видел только ее золотистые пряди, очень высоко. И вдруг они резко опали, коснулись его лица, накрыли его лицо, плечи… Это было такое счастье, что он вскрикнул. И ему показалось, что она вскрикнула тоже, нет, наверное, просто показалось, потому что в следующее мгновение он перестал понимать, что с ним происходит. Просто не понимал, и все, хотя находился в полном сознании.