Кремлевская жена - Эдуард Тополь

— Ладно! Хватит орать! Психопатка! — сказал мне дежурный офицер. — Сейчас я приведу его…

Но Сашу ввели не изнутри монастыря, как я себе представляла, а через наружную дверь в дежурку. Просто открылась дверь во двор монастыря, и в комнату, пригнув под низкой притолокой совершенно мокрую голову, вошел Саша — в мокрой спецовке х/б, надетой на ту самую — мокрую теперь — шерстяную тенниску, в которой его арестовали, в мокрых вельветовых джинсах и в своих насквозь промокших грязных туфлях.

— Ты откуда? Ты не в камере? — вырвалось у меня.

Он улыбнулся так просто, словно и не удивился моему приходу:

— Это же лечебный изолятор. Нас поставили чистить выгребные ямы. Трудотерапия!

— Прекратить разговоры о режиме! — вмешался вошедший за Сашей дежурный офицер, снимая и шумно стряхивая плащ-палатку. — Только о личном!

— Вы не имеете права до суда использовать арестованных на принудительных работах! — сказала я.

— Не п… — пренебрежительно отмахнулся офицер, полагая, что и так сделал для меня слишком много: дал свидание с женихом. И вдруг пристально поглядел на меня и на Сашу, словно сравнивая нас. А потом сказал удивленно: — А ты же старше его! У вас есть документ из загса?

— Свидетельство из загса у меня дома! — поспешно вмешался Саша и тут же подошел ко мне, насмешливо спросил офицера: — Обнять можно невесту?

— Нервная она у тебя, разоралась тут! — проворчал офицер, все еще глядя на нас с подозрением.

Саша, чтобы убедить офицера, что я действительно его невеста, поднял меня на мокрых руках и поцеловал прямо в губы.

— Ну ладно! Хватит, хватит! — ворчливо приказал офицер. — Расцеловались!

И тут я разревелась — но как!!! Даже вчера, когда Лариса выгнала меня из «Пекина», а Власов сорвал с меня погоны, я не плакала. А тут… словно внутри меня рухнули наконец какие-то стены и я — прозрела. Так грешникам в храме Божьем вдруг открывается Божий свет, так женщину вдруг осеняет сознание, что она нашла единственного в мире мужчину. Но — эта дежурка, эта вохра, эти чугунные дверные решетки и стальные лязгающие засовы — я вдруг поняла, что сейчас, через минуту они отнимут его у меня! И я ли не знала, какая дорога предстоит ему, я ли не видела все эти тюрьмы-пересылки, лагеря, зоны, бараки, камеры, СИЗО…

Господи! Они потащат его по этой грязи, вшам, педерастам, голодным режимам, садистам-надзирателям…

Судорожно целуя Сашу в глаза, щеки, в шею, я рыдала совсем как та девчонка на Киевском вокзале, которая провожала мужа в Афганистан.

— Кончай! Кончай! — орал на меня дежурный офицер. — Кончай, мать твою! Ну страна! Все какие-то чокнутые стали!

А сержант-вохровец, как тот прапорщик, отдирал меня от Саши, говоря:

— Вот бабы!..

Действительно, я и сама не подозревала, что если лишить меня милицейского мундира и погон, то под этой офицерской личиной окажется совсем простая русская баба.

17.30

«— Факт остается фактом, товарищи: и в народе есть иждивенчество, — говорил Горячев. — Смотрите, сколько брака продолжает идти, и это в условиях реформы!

И опять у нас зарплата будет расти, а товара — нет. Но кому они нужны, эти деньги, если… Отпечатать мы много можем, на это мы бумагу найдем!..»

Толпа красноярских рабочих, окружавших Горячева и его свиту на каком-то заводе, ответила на эту шутку сдержанным хмыканьем, отнюдь не просветившим их хмурые лица. И вообще, Господи, как разительно отличаются серые, небритые, вымотанные лица наших трудящихся от свежих и округлых лиц наших вождей! А одежда — лучше не сравнивать! Народ в каких-то ватниках, стеганых телогрейках…

«— Я вот слышу, мне говорят: „Михаил Сергеевич, ну надо решительнее, надо жестче и быстрее проводить перестройку. Нельзя ли, мол, ускорить?“ — продолжал Горячев. — В общем, надо, конечно. Надо делать, чтобы перестройка шла…»

Слушая телевизор, я вытащила из шкафа парадный китель Гольдина и сняла с него майорские погоны.

«— …но шла везде, — говорил Горячев. — На вашем предприятии, на другом, на третьем. Перестройку не сделаешь только в Кремле, в ЦК. Поэтому вы уж давайте, беритесь. А то у нас такая ситуация: прежде всего центр виноват, правительство…»

В коробочке с бижутерией я нашла старые погоны Гольдина с тремя звездочками старлея и прикрепила их к кителю. Это была самая легкая часть моей затеи. А самая кропотливая была впереди — переставить пуговицы с правой стороны кителя на левую, прорезать лезвием новые петли и обметать их вручную…

«— В конце концов, это уже надо сказать, и в правительстве идут крупные изменения. Очень крупные. И серьезные…» — продолжал по телику Горячев.

Я замерла, откусывая нитку. Неужто проболтается о готовящемся на него покушении? Поразительно все же, как человек, даже уехав за две тысячи километров и говоря о совершенно, кажется, посторонних вещах, выдает то, о чем думает! Я сидела напротив телика, аккуратно обметывая новые прорези-петли на кителе Гольдина, и ловила в словах Горячева все, что было связано с его внутрикремлевской борьбой.

«— Только вопросы надо ставить по-деловому, а не пугать нас, — сказал он. — Чего ж нас пугать? А то кое-кто кричит: провалилась перестройка, не идет перестройка, ничего не дает перестройка!..»

Интересно, кто же это в Политбюро пугает Горячева и даже кричит на него?

«— А я говорю: давайте разбираться! Конечно, самый острый вопрос — продовольствие. Особенно — мясо. Потому что все остальные вопросы, если бы было мясо, они, собственно говоря, малы…

— Да вы зайдите в наши магазины! — вдруг крикнула Горячеву какая-то женщина. — Ничего нет! Полки пустые!

— Везде одни очереди! — крикнули сбоку. — За мясом, за колбасой, за всем!»

«Да, — подумала я, — если бы ты накормил народ мясом, никто бы не посмел на тебя кричать или заговоры против тебя плести! А когда палка колбасы стоит три дня работы!..»

«— Понимаю вас, знаю, — ответил Горячев. — Мне уже тоже высказывали, что у вас и с овощами трудновато, и с картошкой, и молока нет…»

Толпа загудела выкриками, еще одна женщина лет пятидесяти, в ватнике, пробилась вперед:

«— Можно мне вам вопрос задать?

— Конечно», — сказал Горячев, а я обратила внимание на Ларису в правом углу телеэкрана. Ее лицо замерло в напряжении.

«Да, — подумала я, — у нее действительно бывают ситуации — не позавидуешь!»

«— Сейчас началось это… развитие кооперативов, — сказала женщина в ватнике. От волнения ее голос осекся, но она взяла себя в руки: — И молодежь не хотит на заводах работать. Говорят, очень тижало работать. В кооперативы уходют. А у нас заработки тут, я не буду скрывать, у меня 280 рублей. Но чего на это укупишь-то? Мясо в коопах не укупишь — кусается. И вот мы боимси, что останутся наши заводы без силы через эти кооперативы. Это, конечно, хорошая инициатива чья-то, но…