Каждый за себя - Александра Маринина

Я даже не сразу поняла, что плачу. Сначала почувствовала,как заложило нос и стало нечем дышать, а потом уже сообразила, что реву.

"Храни меня вдали от тьмы отчаяния, Во времена, когдасилы мои на исходе, Зажги во мраке огонь, который сохранит меня…"

Ровно через двадцать минут мальчик вернулся, но у меня ужене было никакого настроения ни кокетничать с ним, ни даже просто разговаривать.Всю обратную дорогу я угрюмо молчала, то и дело посматривая на часы, чтобы неопоздать и не упустить Великого Пьяного Слепца.

Правда, хозяйка квартиры обещала задержать его, если онпопытается уйти до моего возвращения с "собакинга", но я пока незнаю, насколько надежны ее обещания. Знал бы этот милый юный мальчик с хорошейфигурой и низким, вибрирующим от избытка гормонов голосом, знал бы этотчудесный воспитанный мальчик, который считает меня очень красивой и собираетсядарить мне цветы в знак любви, что через очень короткое время я буду сидеть начужом стульчике перед чужой дверью, как попрошайка, которой из милостипредоставили возможность отдохнуть, и караулить чужого мужа, который напилсявдымину, не ворочает языком и с трудом шевелит ногами и который будет дышатьмне в лицо отвратительным перегаром и слюнявить мне щеку вонючим мокрым пьянымпоцелуем, не понимая, что я домработница, и принимая меня за некий приятныйсердцу гибрид жены и собутыльника. Знал бы этот мальчик, что, отмучившись странспортировкой и укладыванием чужого мужа в чужую постель, я буду приниматьдуш в чужой ванной и спать под чужой крышей. Что в этой жизни у меня нет ничегосвоего, кроме собственно жизни.

- Вы завтра вечером выйдете гулять? - робко спросилКостя на прощание, видимо, не понимая, чего это я стала такой неразговорчивой.

- Выйду, куда ж я денусь, - усмехнулась я.

- А можно я к вам подойду?

- Попробуйте. Может быть, завтра у меня будет другоенастроение.

- А утром? Вы же утром рано выходите, я до институтауспею…

- Попробуйте, - коротко повторила я и отправиласьотлавливать Гомера.

Сестра одноклассника Мишки обещание сдержала, на мой звонокоткрыла дверь, вынесла табуретку и даже предложила чай и бутерброд. Чаю мнехотелось, бутерброда тоже, но есть и пить, сидя под чужой дверью, показалосьмне настолько унизительным, что я отказалась.

Эпопею ожидания Великого Слепца и препровождения его вродные пенаты я опущу, нет в ней ничего интересного и достойного внимания. Кмоменту нашего возвращения Николай Григорьевич уже спал, и нужно былопостараться не нашуметь. Гомер моих намерений не разделял, говорил громко идвигался неаккуратно, но вдвоем с Натальей нам кое-как удалось запихнуть егопод одеяло, не разбудив Старого Хозяина.

Вот и кончился этот безразмерный сдвоенный день.

Я приняла душ, впустила блюстителя режима Патрика,приткнулась темечком ему под брюшко и попыталась уснуть. Получалось плохо.Перед глазами стояли купюры, зелененькие такие, по сто, пятьдесят и двадцатьдолларов. Мне кажется, я знаю "в лицо" каждую из них. Вот этими, подвадцать, мне заплатили зарплату в тот месяц, когда у Патрика был дисбактериози я каждый день засовывала ему в попку свечи, а в пасть - таблетки, причемсопровождалось это тугим спеленыванием жалкого, но активного тельца, норовящеговырваться из моих рук, и насильственным пропихиванием горькой таблетки прямо вмаленькую розовую глотку. Весь тот месяц я ходила с расцарапанными руками. Авот эту купюру в сто долларов с крохотным чернильным пятнышком мне выдали заноябрь прошлого года, когда Николай Григорьевич решил расхвораться не на шутку,и дело уже почти дошло до госпитализации, но Старый Хозяин уперся, мол, ни вкакую больницу не поеду, меня там залечат, все равно лучше Ники за мной никтоухаживать не будет и все такое. Конечно, слышать это было приятно, но японимала, какая ответственность на меня ложится - выхаживать в домашнихусловиях больного, место которого в стационаре. Я делала уколы, ставилакапельницы, ежедневно бегала в аптеку заправлять подушки кислородом, почтисовсем не спала, боясь пропустить что-нибудь важное, какое-нибудь изменение всостоянии Главного Объекта.

А вот четыре купюры по пятьдесят долларов с идущими подрядномерами, их я получила прошлым летом, в июне. Тополиный пух. От него не былоспасения, и от жары тоже, и приходилось выбирать между спасительным сквозняком,моментально наносящим маленькие светлые сугробы во все утлы и на все ковры, ичистотой в невыносимой духоте. Учитывая нездоровье Николая Григорьевича (всехостальных целыми днями не было дома, а Алена вообще после окончания учебногогода уехала отдыхать на Мальту с подружкой и ее родителями), предпочтениеотдавалось сквозняку, и убирать квартиру мне приходилось дважды в день.

Каждую купюру я помню. И помню, когда и за что я ееполучила. Это был честный труд, ни одна зеленая бумажка не досталась мне даром,за просто так.

И может быть, через несколько дней мне придется расстаться сними. Отдать их в чужие руки. И это будут отнюдь не руки продавца квартиры, длякоторых деньги, собственно говоря, и предназначались. А вдруг никакого толку невыйдет? Я деньги отдам, а скандал все равно разразится, и Николай Григорьевич…,не дай бог, конечно…, и меня уволят. А вдруг скандал разразится именно потому,что я влезла в это дело своими неумелыми руками и глупыми мозгами? И получится,что я сама привела себя к краху. Как же поступить? Как правильно?

"Дай мне силы, чтобы каждое мое действие было на благодругих, Дай мне силы, чтобы быть уверенной в моих мыслях, которые укрепятразум…"

Надеюсь, вам понятно, что и эта ночь не прервала невыносимодлинного дня, он все продолжался и продолжался, не давая мне передохнуть,расслабиться, набраться сил. Наступило утро среды, позади две бессонные ночи имиллион горестных и пугающих мыслей, а сколько всего этого еще впереди?

НИКА

Среду я кое-как прожила, хотя, признаться, плохо помню, какименно. Я что-то все время делала, куда-то ходила, то в магазин, то в прачечнуюс тяжеленной сумкой, набитой постельным бельем, то на базар (тоже, кстати, одиниз поводов для постоянных издевок со стороны Дениса и Алены - моя ташкентскаяпривычка называть рынок базаром), то в ДЭЗ за какой-то справкой для Натальи(вот те крест - не могу даже вспомнить, за какой именно, голова была будтопеском набита: мозги тяжелые, тупые и неповоротливые), еще я что-то готовила и,кажется, гладила… Нет, точно, гладила, только вот что? Не то сорочки Гомера иДениса, не то блузки Мадам, не то выстиранные кухонные полотенца, а может, всевместе.

А еще я потихоньку, чтобы никто не слышал, звонила НазаруЗахаровичу и спрашивала, нет ли новостей. Новостей пока не было, и это, как высами понимаете, ни душевного спокойствия, ни ясности мысли не прибавляло.

Но организм у меня все-таки зайка, не дает глупой бабеистощить ресурс до конца, не позволил мне третью ночь посвятить переживаниям,волнениям и слезам. В среду вечером он уснул. Крепко, глубоко и безмятежно. Идаже снов посмотреть не дал, заставил меня отдохнуть по полной программе. Такчто в четверг утром я встретила наступающий день во всеоружии хорошего настроенияи прекрасного самочувствия. Да пропади оно все пропадом, и шантажист этотпоганый, и шмотки, и украшения, и деньги! У меня есть самая главная ценность -моя жизнь, моя единственная безраздельная собственность, которой я могураспорядиться так, как мне хочется, а разве этого мало? Деньги, в конце концов,растрачиваются, вещи ветшают и ломаются, и как бы я ни старалась, они приходяти все равно уходят, у них свои законы существования, повлиять на которые я немогу. А законы, по которым существует моя жизнь, я устанавливаю сама.