Блуд на крови - Валентин Лавров

Напротив, Василий Титов все объяснил просто. Когда Лебедев задал ему вопрос: «Но почему твоя одежда измазана кровью?» — Титов развел руками:

— Так мои хозяева пост никогда не держат! Я резал поросят на окорока. Хозяева с окороком пиво любили пить.

На процесс Александра Кары съехались юристы со всех концов России. Сам Николай II следил за этим судом. Приближенным он говорил:

— Сейчас необыкновенно много жестокости. Это верный признак того, что наступают страшные времена и страшные события. Вы еще вспомните мои слова! Чтобы зарубить мать и сестер — нет, разум отказывается верить в такое.

Убийцу защищали крупные адвокаты — М. Ходасевич и Н. Муравьев. Эти искушенные в своем деле люди доказывали суду:

— Разве вы не видите, что наш подзащитный — душевнобольной! Все его поступки говорят об этом.

Кара на суде был малословен и печально тих. Но однажды с ним произошла истерика. Это случилось, когда свидетельница Клавдия Смирнова (а ей впору как соучастнице разделить с Александром место на скамье подсудимых) заявилась в зал со своим мужем.

Отец поспешил окрутить ее с дальним родственником, мелким чиновником, у которого не было ни кола ни двора.

Этот вертлявый господин, чувствуя, что к ним обращено внимание всего зала, оказывал молодой супруге всяческие знаки внимания: то что-то жарко шептал ей, то вдруг до неприличия страстно целовал ее руки.

Александр вдруг разрыдался, кричал какие-то бессвязные слова. Потом и вовсе потерял сознание.

Судебное заседание прервали на час, а мужа Клавдии попросили покинуть зал.

* * *

Итак, суд присяжных — самый гуманный из всех судов — приговорил Александра Кару к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на двенадцать лет.

Убийца отправился на далекий остров Сахалин.

Отец не бросил сына, поломавшего ему всю жизнь, — помогал Александру деньгами, подбодрял письмами. Каторжанин тоже писал, жаловался на тяготы жизни. Но вот его письма перестали приходить.

Алоиз Осипович обратился в тюремное ведомство. Чиновники навели справки и официально известили, что «А.А. Кара, осужденный на 12 лет каторжных работ по статьям… пропал без вести».

Но один из чиновников проговорился, что летом 1905 года матерые преступники сманили Александра в побег. В дороге они его убили и съели. Увы, подобные истории, как знает читатель, на Сахалине не были редкостью.

Летом того же, 1905 года произошла и другая трагедия. Впрочем, по порядку.

После свадьбы Клавдия быстро разочаровалась в своем муже. Он был беден, да и не стремился стать богатым. Кроме того, муж был равнодушен к самой Клавдии и вообще к домашнему очагу. Свое маленькое жалованье он торопился или пропить с дружками, или проиграть в карты.

Вот от этого человека Клавдия родила ребенка — мальчик появился на свет недоношенным и прожил всего лишь одну неделю.

Клавдия быстро опустилась. Она располнела, одевалась небрежно, целый день могла ходить неприбранной. К ведению домашних дел она, как и ее муж, охоты не имела, да и под родительской крышей не была к тому приучена.

И то сказать: бедность к изящной жизни плохо располагает. Пока еще оставались подарки Александра Кары, в семье кое-как сводили концы с концами. Но вот все было промотано, пропито, проедено. Жизнь сделалась настоящей каторгой, хоть и без острова Сахалина. Клавдия достала большую дозу стрихнина, ушла в дровяной сарай, приперла дверь изнутри и приняла яд.

…Ее не могли отыскать целую неделю. Хоронили Клавдию в закрытом гробу, ибо ее лицо и руки сильно попортили крысы.

Когда начался судебный процесс по делу, о котором наш рассказ, газеты пристально следили за его ходом. И общий тон их выступлений сводился к тому, что подобные преступления совершаются, без сомнений, гораздо чаще, чем они доходят до суда. Злоумышленников трудно выявить по той причине, что главный свидетель их преступления замолчал уже навеки. Однако великолепно работали русские сыщики. Во все времена их отличали исключительная находчивость, знание своего дела и остроумное решение следственных задач.

Морозным и снежным декабрем на петербургской стороне, в собственном доме, обложенная подушками и грелками, умирала старушка Анна Пискунова. Умирала она долго, не торопясь, с чувством собственного достоинства.

Пискунова была интересной личностью. Она относилась к тому племени, которое в народе с легкой руки классика прозвали «плюшкиными».

Поначалу такие люди берегут каждую копейку в заботе о будущем. Но мало-помалу эта бережливость становится патологической скаредностью. И чем ближе старость и естественное освобождение от всего земного, тем они больше трясутся над каждой копейкой. Скопидомы подавляют в себе многие благие желания, отказываются от радостей жизни. И все это совершается в насмешку над здравым смыслом.

Пискунова происходила из мещан. Она овдовела лет двадцать назад. Ее муж — простой крестьянин, начинал с ломового извоза. Но умело повел дело и сколотил большой капитал. Теперь старушка владела двухэтажным домом на каменном цоколе, многими драгоценностями и наличными (частью, впрочем, в процентных бумагах) в количестве значительном — более ста пятидесяти тысяч.

Драгоценности и деньги хранились в большом сундуке, стоявшем в спальне — у изголовья Пискуновой.

Можно помянуть и про несколько пудов столового серебра, которым были набиты ящики буфета и комода, также украшавших спальню.

Все эти сокровища служили причиной того, что в спальне старушки с раннего утра и до позднего вечера вертелись постные физиономии тех, кто имел надежду от них, то есть от сокровищ, поживиться.

Пискунова была нрава беспокойного и переменчивого. Она частенько меняла свои привязанности. И в соответствии с этим одних от себя отлучала, других приближала. В соответствии с этим она регулярно переписывала свое духовное завещание.

Но были два лица, которые пользовались постоянной симпатией нашей Плюшкиной в юбке (именно так ее прозвали окружающие). Это главный наследник капиталов — двоюродный племянник Михаил Хайлов, сорокасемилетний медведеподобный человек, с нутряным голосом, бесконечно длинными усами, исчезавшими где-то за ушами, и вечно сердитым взглядом темных выпученных глаз. Хайлов служил по жандармской части, имел подполковничьи эполеты и по табели о рангах занимал седьмую позицию, то есть был надворным советником.

Другим важным лицом был дворник Пискуновой — Капитон Комаров, с окладистой бородой, обрамлявшей физиономию цвета кирпича, и в сапогах бутылками, ужасно скрипевших при малейшем движении, за что сапожнику было дополнительно заплачено два рубля.