Призраки не умеют лгать - Анна Сокол

— Это наш вклад в торжество Господне и воцарение царства божьего на земле. Не будет скоро нужды в защите и в защитниках.

Монашка рассуждала, не замечая выражения моего лица. Обязанностью каждого подданного Империи было донесение о нарушении в ближайшую службу контроля. Только я больше не законопослушная гражданка.

— Есть ещё коечто, — в голосе Порфийи слышалась улыбка, — отойдика.

Монашка оттеснила меня от проёма и стала чтото перебирать внутри.

— Вот оно, — выпрямившись, она потрясла светло — коричневым холщовым мешочком перед моим лицом. — Узнаешь?

"Ага, — могла бы ответить я. — У меня мама в таком хлеб хранит, чтобы не плесневел".

— Сберегла, как просила Мари, — котомка упала на стол.

— Кто?

— Марината, подруженька моя, — она вздохнула и положила находку на стол. — Твоё наследство.

Честно говоря, она меня озадачила. Не в первый раз со мной заговаривают о наследстве, и я до дрожи боюсь, что не в последний.

— Знала бы ты, чего мне это стоило, — вздохнула монашка. — Давай открывай.

Я потянула за коричневую тесёмку, ослабляя затянутую горловину. В мешочке чтото зашуршало и с тихим стуком перекатилось.

Кулёк перевернулся, рассыпая содержимое по гладкому тёмному дереву столешницы. Воздух словно заискрился, серые блики отскакивали от всего, с чем соприкасались. Продолговатые тёмные, почти чёрные кристаллы. Идеально огранённые, с дешёвыми, потемневшими от времени цепочками. Трио, полный комплект. Кад — арт, вид — арт и сем — аш. Один из них, с большим количеством граней, остановился на самом краю и какоето время лениво покачивался.

— Это же…?

— Да, — Порфийя стукнула кончиком пальца по кристаллу, и камень откатился назад. — Мари хранила их у меня. А я свой — у неё, — она вздохнула. — До сих пор не знаю, куда она его дела.

Слова женщины заглушил низкий гул колокола. Дон — дон — дон. Голова словно раскололась на части. Не от звука. От увиденного. И камни тут были ни при чем.

Я не смогла отвести взгляд от вороха серых бумажек, сложенных в косые треугольники, которые, шурша, вывалились вслед за камнями из мешочка.

— Пойдём, — позвала монашка, — к обедне звонят.

— Вы идите, — во рту стало неожиданно сухо, — я догоню.

Одной частью расколотого сознания я заметила, как недовольно поджались её губы, а на лбу собрались морщинки, другая же часть меня отмела всё это как незначительное.

Эти листочки, эти треугольнички просто кричали мне во весь голос: "Отец!" Его привычка, его особенность. Сколько так же сложенных посланий было найденно под подушкой — и не сосчитать. От воспоминаний защипало глаза.

Мне восемь лет. Прихожу домой из школы. Поворачиваю ключ в замке, прислушиваюсь и даже принюхиваюсь. Знаю, мама, как всегда, приготовит чтонибудь вкусное. От нетерпения я начинаю пританцовывать на месте. В квартире непривычная тишина. Где все? Мама, папа? А бабушка Нирра и бабушка Шеля? Бросаю рюкзак в прихожей, прохожу на кухню. Никого. И тут замечаю: на белой глянцевой столешнице розовый бумажный треугольник. Он кокетливо стоит посреди стола, как накрахмаленная салфетка. Протягиваю руку, разворачиваю. Лицо тут же растягивается в улыбке.

"Раз, два, три, четыре, пять.

Вышел зайчик погулять,

А потом нашёл дом,

Чтобы ждать тебя в нем.

Раз, два, три, четыре, пять -

Выходи меня искать".

Детский стишок, аккуратные строчки с наклоном вправо, буквы чуть расплываются, словно написанные тонким синим фломастером или чернильной ручкой, которой так любит чиркать папа в листах, называемых им работой.

Хихикая, бегу в свою комнату и распахиваю шкаф. Там на средней полке сидит одноухий белый заяц. Любимая игрушка. Я не могла уснуть, если под боком не было любимого заи. Потом папа придумал игру в дом, и заяц переселился в шкаф, где на одной из полок мне было позволено обустроить ему жилище, то есть поставить кровать, собственноручно склеенный картонный столик и т. д., насколько хватит фантазии. Теперь я понимаю, что родители пытались отучить меня от этой зависимости, особенно после одной истерики, когда только что постиранный мамой косой мирно висел на верёвке, а дочь, заходясь плачем, категорически отказывалась идти в постель.

В тот день заяц держал в плюшевых лапах ещё один треугольник, на этот раз жёлтого цвета. Таких посланий в квартире я собрала восемь штук, и в каждом из них было написано, где найти следующее.

Лежащие сейчас передо мной треугольники были точно такими же. Словно часть моего детства, моего мира перенеслась сюда сквозь время и расстояние.

Настоящее вернулось. Порфийи в комнате не было. Не помню, как и когда она ушла. Колокол затих. Я протянула руку и развернула самый первый. Строчки заскакали, и на мгновение мне показалось, что там те же самые "раз, два, три, четыре, пять". Листок лег на стол, губы шевелились проговаривая чужие застывшие слова.

[1] Денежная реформа — изъятие из обращения бумажных денежных знаков в 1956 году и переход на цифровые денежные единицы (История Империи Камней. Учебник рекомендован для школьной программы 7 класса имперским образовательным корпусом)

— Никогда не жалел о том, что помог ей. Никогда не думал, что пожалею, — раздался тихий голос, и Дмитрий открыл глаза.

Он не сразу понял, где находится, чтото жёсткое, неровное под головой, перед глазами мутная плёнка. Он не лежит, а сидит. Попробовал потянуться, но не смог даже вытянуть ноги. Потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, как заснул в машине, всего на секунду прикрыл глаза и отключился. Кожаная оплётка руля отпечаталась на ладонях и щеке.

— Не думал, что придёт день, когда скажу, что она была неправа.

Дмитрий повернулся к Илье и, не удержавшись, зевнул.

— Прости, — столичный специалист смотрел красными с недосыпа глазами, — старею, наверное. Сам с собой разговаривать начал.

— Ничего. Сколько времени?

— Около восьми. Рассвело час назад, — Лисивин открыл дверь, впустив в машину порыв холодного утреннего воздуха, и вышел.

Перекрещивающиеся улицы Суровищ тонули в тумане, видимость не больше, чем на сотню метров. Тёмные очертания домов, погружённых в белёсый кисель, казались ненастоящими, как мираж, подойдёшь ближе, и он исчезнет.

Дмитрий налил в крышку кофе из термоса и, облокотившись на машину, достал сигарету. Илья остановился у шатких останков забора и, не отрываясь, смотрел на дом.

— Переквалифицируемся в археологов? — спросил он.

— Хоть в гробокопателей, — Дмитрий поёжился от утренней прохлады.

— С чего начнём?

— С начала, — Демон сделал пару глотков и выплеснул коричневые остатки прямо на землю, помял и выкинул неприкуренную сигарету в канаву, пачка опустела лишь наполовину. Он слишком занят, чтобы вспоминать о дурной привычке. Станин открыл багажник и достал фонари.