Суворовец - Андрей Посняков

Граф Суворов рассуждал вполне цинично и здраво. И впрямь ведь неплохо придумал с постоялым двором! А куда еще бедной девке податься? Не все же при армии быть… Война – она для мужиков, а уж бабам – что зайцу курево.

Маркитанты встали лагерем невдалеке от строящихся редутов, на заливном лугу близ Боруй-реки. Хорошее местечко выбрали – зелень кругом, деревья, трава да залитое солнцем плесо. Водичка в Боруе всегда теплая, под ногами – песочек мелкий, да и рыбы полно. Рядом, совсем невдалеке, лес, а, если пройти с полверсты на запад – там Дунай, кряжи. Лодки стоят, караулы, пушки. На случай, ежели вдруг турок надумает чего учудить.

Разноцветные шатры маркитантов были видны издалека. Вечерело. Плавился золотистым солнышком уходящий день, светлый, спокойный и теплый. Пахло полынью, свежей рыбой и медом из ближайших дубрав. Пару солдатиков уже покусали дикие пчелы, хоть вообще запрещай за медом лезть!

У реки и между кибитками горели костры, варилась в котелках ушица. Рядом, у рощицы, паслись стреноженные кони. Хорошо!

Подходя ближе, Алексей потянул носом запах вкусного варева. Умм! Аж слюнки потекли, хотя вроде бы только что пообедал. У себя во «взводе». Третьего дня паек да фураж выдали, Никодим Иваныч кашу сварганил да щи. Не хуже ушицы! Хотя ушица конечно же – да. Особенно если налимья или из форели.

В те времена рыбу в ухе как попало не мешали, варили из какой-то одной. Щука так щука, налим так налим, хариус так хариус. Ну, а окуней костлявых никто за рыбу не считал. Не рыба, а так, шушера.

– Здоров будь, дядько Влах! – завидев знакомого торговца, Ляшин помахал рукою.

Дядько поднялся на ноги:

– Эвон, Ляксей! И тебе здорово. Садись с нами, ушицы…

– Да только поел… Мне бы Бояну…

– Так с Радмилой она… Иль у телеги, Радмила вроде как в гостях.

Радмила – это была цыганка, торговка ушлая и на язык вострая. Однако – не злая. К ней-то Алексей и определил Бояну. Попросил на время пригреть по совету Никодима Иваныча. Наверное, за три-то дня оттаяла, отошла девчонка… Теперь можно и за дело, нынче отдыхать некогда.

Алексей обнаружил Бояну за самой дальней телегой, у рощи. Девушка сидела, привалясь спиной к теплому камню, и… Нет, не плакала, но похоже, грустила. Уставилась куда-то в одну точку и так сидела, не шевелясь, только лишь иногда что-то про себя шептала. Молитвы? Или – проклятия?

– Я не хочу жить, – девушка искоса посмотрела на присевшего рядом парня. – И не знаю, что делать. Он… он насиловал меня каждый день… Все правильно – я же была наложница, рабыня… А рабынь используют. Всегда. Вот и Хашим-ага использовал… Ты, верно, тоже хочешь того же?

Пушистые ресницы дрогнули, глаза сверкнули грозою… Вспыхнули и тут же угасли… Бояна снова ушла в себя… вернее, хотела бы…

– Кое-кто обещал научить меня обращаться, – Ляшин вытащил из-за пояса ятаган. – Без твоей помощи – точно пальцы порежу.

– Порежешь, – девушка невольно улыбнулась. – Ты неправильно держишь. Дай, покажу.

Пожав плечами, молодой человек протянул клинок.

– Держи, видишь, как? – показала Бояна. – И вот так – бей!

Ударила, с ходу смахнув верхушки росшей рядом смородины. Быстро, но не торопясь. Без всякой суеты, спокойно…

– Главное – только наметить удар, – девчонка вернула оружие. – Дальше клинок сам пойдет. На, пробуй…

– Ага… Так?

Молодой человек размахнулся, ударил…

– Не так. Зачем такой сильный замах? Это же тебе не сабля, а просто большой и длинный нож.

Ну, это Алексей знал и так – солдаты рассказывали. В Османской империи не принято было ходить по городу с саблей… вот янычары и выкрутились. Ножи-то разрешались.

– Так… Еще раз пробуй! Ага…

Ляшин усмехнулся – похоже, ведь вытащил-таки девчонку из черной меланхолии. Вон, и глаза заблестели, и порозовели щечки – вот уж дева-краса! Бояна уже переоделась на местно-турецкий манер – узкие коричневые шальвары, узорчатый полукафтан тонкого темно-голубого сукна с глубоким вырезом и широкими рукавами, из-под кафтана выглядывала беленая полотняная сорочка. Местные христиане-девширме именно так и ходили, турчанки же надевали сверху еще один кафтан – с широкими разрезами и подлиннее, его подпоясывали шелковым поясом. Пояс был и у Бояны, только не шелковый – желтенький такой, дешевый. А вот покрывала – марамы, скрывавшего почти все лицо, – не имелось. Да и зачем оно христианской девушке? Не было покрывала, зато имелись красные башмачки из сафьяна. Тоже недорогие. Все вместе, впрочем, смотрелось довольно красиво, да сама Бояна была настоящей красавицей, правда не на турецкий манер – там любили женщин грудастых, дородных.

Бледное лицо, тонкие брови, сияющие синевой глаза, небольшая родинка над верхней губой, темно-русые волосы – по плечам – лишь на лбу стянуты зеленой узорчатой лентой.

Ну, вылитая Катя-Катерина! Одно и то же лицо, одна и та же фигурка. Даже взгляд – похож. Если бы вместо шальвар и кафтана – шорты-майка-кеды – ни за что от современной девушки не отличишь.

– Ты что так смотришь? – неожиданно покраснела Бояна.

Ляшин хитро прищурился:

– Использовать тебя хочу. Сама же предложила!

– Я-а?

– Ну да, только что, – расхохотавшись, Алексей погладил девушку по плечу и вдруг стал сама серьезность: – Знай, поручение мое опасное. Можешь отказаться. Тогда и разговора не будет – зачем?

– Нет уж! – девчонка явно обиделась, аж губки задрожали. – Уж говори, коли начал. Ну!

– Короче, надо в служанки пойти… – оглянувшись по сторонам, Ляшин понизил голос, да так потом и продолжал – почти шепотом.

– В служанки-и-и?! Опять?

– Да ты не агрись, ты послушай. Тут в турках все дело. Понимаешь, они тут своих людей оставили – диверсантов, шпионов. Ну, соглядатаев.

– Я понимаю, – спокойно кивнула Бояна. – Думаю, недавний взрыв на редуте – их рук дело. И это еще начало только!

– Вот! – молодой человек радостно всплеснул руками. – Верно мыслишь, девочка.

– И людей этих турецких надобно отыскать, – между тем задумчиво продолжала девчонка. – Может быть, тут даже сам Мустафа-бей объявится… или эта его…

– Правильно! Потому – тебе немножко измениться надо. Все-таки они тебя видели… вдруг да узнают?

Здесь Ляшин не кривил душой: знал, люди в старину были приметливые, один раз увидят – могут и через пять лет вспомнить. Очень часто от этой приметливости зависела жизнь.

– Измениться… хм… Ну, волосы могу хной покрасить. Рыжая стану – ага!

Кажется, девушка уже согласилась – Алексей ликовал в душе и не пытался скрыть радость.

– И вот, кожа у тебя слишком белая…

– Так, чай, взаперти держали.

– Тебе бы пару деньков позагорать… В каком-нибудь укромненьком месте. И еще надо придумать, как ты будешь передавать сведения – встречаться-то мы не должны. Вернее – никто не должен видеть, знать…