Как стать легендой - Льюис Хаус

В 2012 году я приехал из Нью-Йорка в Лос-Анджелес к девушке, привезя с собой две большие сумки с вещами, гитару и улыбку на лице. В тот же вечер она рассталась со мной. Усугубило ситуацию и то, что моя жизнь в Нью-Йорке до того, как я уехал в Лос-Анджелес, просто цвела и пахла! Мой бизнес процветал, дружеские и деловые связи росли, я постоянно занимался серьезными вещами. Я чувствовал себя неуязвимым. Этот переезд в Лос-Анджелес к моей любви был всего лишь еще одной высотой, которую я был намерен взять. А вместо этого плюхнулся обратно на землю.

Нам обоим в то время было за двадцать пять, так что, разумеется, наш разрыв не стал действительно окончательным. Мы снова сошлись и встречались еще пару месяцев. Я старался быть идеальным бойфрендом, делая все, что было в моих силах, чтобы моя подруга была счастлива, а наши отношения здоровы. Но я понимал, что все идет не так, что ничего не получается. На самом деле, в Лос-Анджелесе у меня ничто не складывалось. Проблема была в голове. Все события лишь разочаровывали меня, ввергали в растерянность и неуверенность относительно будущего. Вскоре мне предстояло на собственной шкуре убедиться в том, о чем говорил мой друг Кайл Мейнард: мы хороши и сильны настолько, насколько нас делают такими невзгоды. Порой мы не догадываемся о том, что́ работает против нас, пока не совершим свои самые большие ошибки. Мне предстояло вот-вот выяснить, что на пути к величию порой не обходится без падений.

Однажды днем я играл в дворовый баскетбол на площадке недалеко от жилого дома, где снимал квартиру, когда чаша переполнилась. Я всю игру опекал одного парня – он был чуть постарше меня и явно массивнее, – который непрерывно говорил гадости и задирал меня. Я, кстати, привык к жесткой конкуренции во всех областях своей жизни и живу с ней столько, сколько себя помню. Я способен стерпеть и матерщину, и обидное слово, брошенное в пылу состязания. Но этот парень начал переходить на личности, он пытался самоутвердиться за мой счет – доминировать, как альфа-самец.

Чего он (как, в общем-то, и я сам) не знал, так это того, что подобное поведение действует на меня, как красная тряпка. Неуважение и попытки попрать мое достоинство взбесили меня. Мы сошлись лоб в лоб. Было немало крика и воинственных поз. Мы буквально надували щеки и били себя в грудь, точно две гориллы, пытающиеся продемонстрировать свое превосходство. Я был вне себя от гнева. Я не мог понять, почему он так поступает со мной. Потом он перешел грань и боднул меня головой в лицо. Это не был дружеский предупредительный тычок, какой можно видеть порой в матчах НБА, когда два альфа-самца прут друг на друга после жесткой свалки под корзиной. Я просто не мог поверить в то, что он с такой силой ударил меня лбом!

И на моем месте вы бы тоже чуточку озверели. Я не горжусь тем, что сделал потом. Я набросился на этого парня со всей энергией, какая у меня осталась. Под конец мой лучший друг Мэтт сграбастал в охапку моего противника, а его товарищ по команде оттащил в сторону меня. К сожалению, этим дело не кончилось. Тот парень продолжал материться и оскорблять меня, а я продолжал орать на него, спрашивая, почему он так ведет себя со мной. Почему он меня ударил? О чем он думал? Почему он напал на меня из-за пустячной дворовой баскетбольной игры?

Эти вопросы были в основном риторическими. В сущности, я разговаривал сам с собой, пытаясь осмыслить происходящее. Но тот парень решил ответить. Не помню, что именно он говорил (для меня это все было как в тумане), но, не стерпев, я подбежал к нему и ударил его в последний раз изо всех сил.

Это был словно стоп-кадр из фильма. Все на площадке онемели, были слышны лишь мои крики и вопли. Я орал, доказывая, что он ударил меня первым, что я кричал на него за то, что он напал на меня. Я все никак не мог понять мотива его поступка. Мэтт посоветовал мне уйти, пока больше ничего не случилось, и я побежал… Нет, я помчался со всех ног к своему дому, бегом преодолел все 11 лестничных пролетов, ворвался в квартиру и свалился на кровать в спальне, сотрясаемый неудержимой дрожью. Что это, черт возьми, такое было?! Я совершенно утратил власть над собой и был в ужасе от собственного поведения.

Я мысленно повторял эти слова снова и снова. Чувства, с которыми я был вынужден бороться, были мне почти незнакомы. Я не ощущал ничего подобного почти двадцать лет – с тех пор, как ребенком ввязался в очень похожую драку. Лежа на кровати и глядя в потолок, я стал думать о той, первой драке. И очень быстро осознал, что она была почти полной копией новой.

Она случилась, когда мне было 12 лет, в Огайо. Мы, трое мальчишек, сгребали листья с поля для гольфа, на котором работали в летние каникулы. Мы вдвоем с приятелем дурачились и в шутку задирались. Подцепляли граблями листья, а потом переворачивали грабли, швыряя их друг в друга, примерно так, как подбирают и бросают мяч в лакроссе. Это было веселое развлечение – шуточная битва. И нам вздумалось вовлечь в нее третьего мальчика. Он был старше нас (15 лет), поэтому мы решили, что просить его присоединиться нельзя. – Наверное, в нашем представлении это было бы не круто, – а надо просто сыграть против него в паре. Мы оба одновременно подцепили по вороху травы и листьев и швырнули в него.

Сделав это, мы расхохотались, думая, что он присоединится к нам и станет так же шутливо бросаться листвой в ответ. Правы мы оказались только наполовину. Когда мы снова начали швыряться травой друг в друга, этот 15-летний парень подошел ко мне со спины и с силой ударил по шее. Сначала я был шокирован. Потом растерялся. А потом меня накрыла волна ярости. Не прошло и двух секунд, как я взбеленился и ударил этого парнишку рукоятью своих грабель. От удара он упал на землю, и я бросился на него. Я бил его всем, что попадалось под руку, и не переставая орал, как в той сцене из «Рождественской истории», где Ральфи, наконец, выходит из себя и вышибает дух из Ската Фаркуса.

Наконец, мой приятель подобрался ко мне сзади и оттащил в сторону с помощью двойного нельсона. Я высвободился и стрелой промчался все 500 ярдов до помещения клуба, ворвался в служебный вход, вбежал в ванную и принялся отмывать руки. Словно, если бы я смыл улики и добрался до дома раньше, чем кто-то меня заметит, это означало бы, что ничего не было. Костяшки были разбиты. Грязь, ошметки травы и кровь стекали в раковину и уходили водоворотом в сточную трубу. Закончив отмываться и перестав дрожать, я вышел в служебное помещение, а там оказался тот 15-летний парень. Он кричал мне: «Почему ты это сделал, Льюис? Ты что, спятил?» Я едва слышал его, потому что от случившегося мне было дурно. Увидев, на что я способен, отпустив свои эмоции и дав им взять верх над собой, я поклялся больше никогда не драться.