Страх - Франк Тилье

Ги Брока водил лучом фонаря по едва угадывающимся контурам каждого силуэта. Камиль воспользовалась этим, чтобы сделать серию фотографий, по примеру множества авантюристов, ищущих сильных ощущений.

– Нет, насколько я знаю. То, что произошло на скотобойне, – это отдельный, единственный случай. И он подкрепляет предположение, что речь, возможно, идет об истории, связанной исключительно с семьей Флорес. С ее прошлым или с мрачными изысканиями сына. Быть может, Микаэль наткнулся на что-то такое, чего не должен был видеть.

Он первым вышел из помещения. Камиль бросила последний взгляд на стену и последовала за ним.

Несмотря на большие черные тучи, она была рада снова увидеть дневной свет и наполнить свои легкие свежим воздухом.

Вдруг ей вспомнилась фотография, найденная на чердаке Микаэля, – портрет беременной женщины с двумя монахинями. Очевидно, Борис так ничего и не смог разузнать о ней.

– А имя некой Марии из Валенсии вам говорит что-нибудь?

– Никогда не слышал. Валенсия – вы хотите сказать, в Испании?

– Думаю, да…

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Кто это? – спросил он. – И какое отношение она имеет к Флоресам?

– Никакого, – солгала Камиль. – Всего лишь имя, которое всплыло еще до того, как я заинтересовалась Флоресами.

Брока, казалось, не распознал ложь. Во всяком случае, больше не настаивал.

– Чтобы попытаться понять причины подобного зверства, я изучил историю Флоресов, – сказал он. – В жизни этой семьи было немало темных мест, я все отметил в досье.

– Могу я на него взглянуть?

– Вот что я вам предлагаю: пообедаем в ресторане в центре города, а потом заедем ко мне. Там я вам покажу досье. В нем есть все, что надо знать о семье, заодно ознакомитесь с моими записями, поисками, предположениями. Когда пролистаете, тогда и поймете, годится ли вам это.

Камиль нашла его предложение соблазнительным.

– Это было бы превосходно. Но… ваша жена…

Взгляд Брока блеснул в свете фонаря и впился в ее глаза.

– Моя жена нам не помешает.

Дверь Шарко открыла дама в цветастом кухонном фартуке.

Перманент, ничем не примечательное лицо домохозяйки, которая преспокойно готовит ужин. Должно быть, ей было лет сорок – сорок пять, и она жила в многоквартирном социальном доме, правда не имевшем ничего общего с мрачными коробками, заполонившими пригороды больших городов. Он располагался всего в нескольких минутах от центра Ла-Рошели, был обращен к океану, и его первый этаж занимали магазины.

Через главный вход в здание проникал теплый ветерок, а всего в нескольких километрах отсюда громыхала и сверкала молниями гроза. Она насыщалась электричеством, ее шквалы вздымали грозные волны.

Лейтенант представился, показав удостоверение. Лицо Лесли Бекаро осталось бесстрастным, она даже не выглядела удивленной.

– Что вам угодно?

– Немного поговорить с вами о Пьере Фулоне.

Она слегка прикрыла дверь, теперь ее воробьиное тельце закрывало дверной проем, чтобы помешать полицейскому войти.

– А в чем дело? Фулон в тюрьме и никогда оттуда не выйдет, не понимаю, чем я вам могу помочь.

– Я веду необычайно деликатное расследование. Двенадцать женщин примерно двадцатилетнего возраста были похищены меньше чем за два года, одиннадцать из них бесследно исчезли, а последняя сейчас находится в психиатрической больнице. Тот, кто это совершил, похоже, поддерживал отношения с Пьером Фулоном. Один раз он даже приходил к нему в тюрьму на свидание. Вы довольно близко общались с Фулоном. Думаю, вы могли бы мне помочь.

Она колебалась. Ей было явно не по себе, но в конце концов она его впустила, сняв на ходу свой фартук. Они сели на диван с полотняной обивкой в клочьях кошачьей шерсти. Обстановка гостиной была старомодная, безвкусная и отдавала одиночеством. Внимание комиссара на несколько секунд привлекла пара клетчатых фетровых тапочек хозяйки, затем он перевел взгляд на большой книжный шкаф, полки которого ломились от трудов по криминологии, уголовным делам и серийным убийцам. Книги и документы громоздились во всех углах комнаты.

Они тут были повсюду. Похоже, эта Бекаро увлекается исключительно убийствами и кровью.

– Да, это так, – сказала она, усаживаясь. – Ничего не могу с собой поделать. Покупаю их и коплю годами. Гадкая привычка, прямо наваждение какое-то, в этом нет никакого удовольствия.

Она предложила Шарко ананасовый сок, взяла себе стакан и стала молча пить. У полицейского не было желания осуждать ее. В чем-то они были даже похожи: она, он, Люси. Личности, которые не входят ни в какую категорию, умы в пограничном состоянии, чьи мотивации могут порой шокировать, вызывать непонимание.

– Я хотел бы знать, знаком ли вам некий Даниэль Луазо, – спросил лейтенант, держа стакан в руке.

Она машинально погладила персидскую кошку, усевшуюся с ней рядом. Животное было превосходно ухоженным, с великолепной шерстью. Явно единственная отдушина, любимица. Чем больше полицейский наблюдал за этой женщиной, тем меньше мог представить себе, как она общалась с таким извергом, как Фулон. Она казалась такой хрупкой, такой далекой от мира убийц и насилия. Но в том, что касалось человеческих характеров, правил не существует, и Шарко это было известно лучше, чем кому-либо другому.

– Это имя мне что-то напоминает… Да, Фулон говорил мне о нем. Этот парень приходил повидаться с ним. Да, теперь, кажется, вспомнила: он полицейский, писавший книжку. Фулон мне рассказывал, что тот был им просто очарован. – Она пожала плечами. – Знаете, Фулон часто говорил о себе и о своих подвигах. Одна из главных характеристик извращенного нарциссизма.

Шарко заметил, что, вообще-то, не похоже, чтобы она носила его в своем сердце. Впрочем, Лесли Бекаро называла его по фамилии, холодно прищелкивая языком.

– Вы сами никогда не видели этого Луазо? Никогда с ним не встречались?

Она покачала головой:

– Нет-нет.

Шарко немного наклонился вперед, так, чтобы видеть ее глаза. У нее был ускользающий взгляд, и она сидела сгорбившись, немного сжавшись и нервно стиснув ладони.

– Как я понял, в тюрьме Фулон полюбил рисовать, – сказал Франк.

– Да, ему это нравится. Впрочем, он довольно способный. У него есть артистическая жилка… Взять хотя бы то, как он совершал свои преступления.

– Можете показать мне какие-нибудь его рисунки?

– Как бы я могла? Вы же знаете, что из тюрьмы ничего нельзя выносить.

– Да полно вам, не надо усложнять. Покажите.

Она снова съежилась, не в силах решиться. Бедняга, подумал Шарко, слабая, внушаемая, которой легко можно вертеть как угодно. Фулон изрядно забавлялся ею. Он же психический вампир, наверное, внушал ей надежды, играл с ней, как кошка с мышью. А потом, скорее всего, решил положить конец этим встречам. И больше не соглашался видеться с ней.