Карл Великий. Основатель империи Каролингов - Гарольд Лэмб

Однако Алкуин прекрасно понимал, что его король «Давид» и не помышлял о подобной империи. Этот франк, дикий варвар, искренне верил, что он является королем по воле Бога; он искренне верил Августину, предсказавшему, что на руинах земного Рима вырастет град Божий. А то, во что верил Шарлемань, не так легко было опровергнуть.

Понимая, что его загадка должна быть разгадана, Алкуин не мог найти ответа. Разослав письма немногим доверенным друзьям, он поручил им отыскать решение.

Единственным человеком, которого он не мог привлечь к своим поискам, был Шарлемань. Одна проблема не давала покоя королю. Он приказал вырыть канал в Баварии через высокогорную долину, разделявшую верховья Дуная и Рейна, но работа шла плохо.

– Где бы он ни находился, он брался за любое дело, – говорил Гном Эйнгард.

Вот так Шарлемань взялся за водную преграду, поднявшись вверх по течению реки Альтмюль так далеко, куда только могли доплыть лодки, и добравшись до неуступчивой долины. Был месяц брахманот, месяц летней пахоты (июнь), и король посчитал это добрым предзнаменованием.

Они переправлялись через горные реки, бравшие свое начало среди ледников; они охотились на медведей в лесных чащах и пировали в шатрах. Усердный Мегинфрид вел путевые записи, а суровый Адульф, сенешаль, следил за тем, чтобы, помимо медвежатины, не было недостатка в еде. Хрупкая юная королева Лютгарда не обращала внимания на дожди, говоря, что солнце благословляет всех, кто идет в горы. Королевские дочери присоединяли свои голоса ко всеобщему радостному хору, когда их отец рвался вперед, чтобы отыскать и искоренить зло, мешавшее земляным работам в долине.

Детей Фастрады оставили в Городе франков (Франкфурте), и проказница Ротгейда подражала юной Делии во всем, что делали старшие дочери.

Были и другие дети. Берта, зрелая женщина, которой было далеко за двадцать, имела двух детей от Ангильберта. Ротруда, хотя и не была замужем, впрочем как и ее сестра, вот-вот собиралась родить.

Их отец ни словом, ни взглядом не выражал своей неприязни к незаконнорожденным внукам. Наоборот, с любовью и нежностью он наблюдал за тем, как его дочери нянчат своих детей. Проголодавшись, его внуки принимались яростно и жадно орать. За ужином дочери Шарлеманя, одетые в голубой атлас, подливали ему вина. По милости Божьей семейство короля все увеличивалось.

Гном Эйнгард говорил о короле и его дочерях:

– Он так наслаждался их обществом, что не в силах был с ними расстаться.

Ровно в полдень устроили праздник в честь месяца брахманот; старшие дочери, украсив плечи и руки венками, подносили своему отцу блюда с клубникой, грушами, вишней и ранним виноградом. У маленькой Ротгейды не было ничего, чтобы поднести отцу. С венком на голове она сидела в уголке и пыталась танцевать под звуки арф и цимбал.

В кругу всеобщего веселья только один человек обратил внимание на то, как Ротгейда украдкой танцует в одиночку. Это был красноречивый загорелый священник с Испанских гор, великий поэт Теодульф, прибывший из разграбленного и опустошенного Нарбона, изгнанник с маленьким ребенком, девочкой, не имевший больше ничего за душой. Себя он называл просто готом. Но в гневе он был более страшен, чем праведник Штурм, а по части выпивки не уступал стойким графам из Тюрингии. Алкуин прозвал его «винным епископом». Шарлемань дал ему кров, оказывал знаки уважения и обязал писать стихи.

Своевольный испанский священник читал свои стихи нараспев; так же поступали псалмопевцы, исполняя Песнь песней; так же поступали и пилигримы, толпами бродившие по дорогам и молившиеся своему счастью. Только Эркамбальд, секретарь Шарлеманя, и строгий маленький Гном Эйнгард излагали свои повествования мучительной прозой на пергаменте. Насладившись сочным мясом и крепким вином, Теодульф кричал во всю глотку, в шутку оплакивая и проклиная того сеньора, который был слишком пьян, чтобы слушать. И гот пел для пьяницы и сони до тех пор, пока тот, покачиваясь, не покидал зал, а оставшиеся не провожали его громким смехом.

Теодульф уловил насмешливость арабских поэтов из Кордовы и проникся остроумием Овидия.

– Прислушайтесь к птицам! – кричал он франкским вельможам. – Послушайте, как вороны выводят мелодию своим карканьем; обратите внимание на сороку, когда она чувствует себя довольной и счастливой, подражая человеческому голосу; присмотритесь к самодовольному павлину, когда он пытается разговаривать! Прислушайтесь к ним, и вы услышите самих себя.

К тем, кто был слишком доволен собой, потому что совершил паломничество во искупление своих грехов, он обращался по-другому:

– Вы не попадете в рай, путешествуя пешком. Необузданный гот, заметив, что Ротгейда танцует в одиночестве, осознал, как должны молча страдать дети и как милостивый король франков может быть жестоким, лишая других своего милосердия. Властвуя над всеми, кто его окружал, он зачастую бессознательно лечил или причинял боль. Конечно, он был рожден для того, чтобы властвовать. Но годился ли он для того, чтобы править таким огромным миром с таким количеством подданных?

Самого гота невозможно было обмануть. Его собратьями были отверженные и бездомные люди, его трапезной – обочина дороги, его псалтырем – скорбь отчаявшихся. Гот превосходил всех, даже сообразительного и остроумного Ангильберта, силой своего воображения.

В королевском шатре кельт Фредугис, ученик Алкуина, преподавал уже своим ученикам науку магических чисел и объяснял значение солнечных и лунных затмений. Все присутствовавшие на этих уроках девушки сидели спокойно, хотя, может быть, и не слушали очень внимательно. Вслед за ними приходила маленькая Ротгейда и усаживалась там, где веревка натягивала край шатра. Шотландский наставник, заметив девочку, отсылал ее прочь.

И тогда гот разражался яростным воплем:

– Ты шотландец! Не смей запрещать детям тянуться к знаниям!

– Этот ребенок беспокоит меня, и занятия только утомят ее.

– Тогда постарайся доставить ей удовольствие. Ты учишь ради того, чтобы слушать звук собственного голоса, или хочешь, чтобы другие тебя понимали?

Учитель из Британии не нашелся что ответить, но после этого он больше не отсылал детей прочь. Когда они попросили гота подружиться с Фредугисом, он возразил:

– Я подружусь с шотландцем, когда у собаки родится кролик.

Но в то время, несмотря на все приказы и уговоры Шарлеманя, канава, обозначавшая канал, длиной в 2000 шагов и шириной в 100 шагов, никак не хотела углубляться. Постоянно просачивавшаяся вода превращала канаву в трясину. Берега смывались. Люди, утопавшие в грязи, прозвали это место Болотом.

Тысячи лопат и кирок вонзались в землю; король приказывал возводить дамбы и рыть каналы. Но, несмотря на это, трясина каждую ночь продолжала затягивать русло канала. Кроме того, с проклятой земли доносились нечеловеческие стоны и вздохи, стояла нестерпимая вонь.

Сотрапезники Керольда утверждали, что в Болоте поселились злые духи для борьбы с христианским королем.