История искусства для развития навыков будущего. Девять уроков от Рафаэля, Пикассо, Врубеля и других великих художников - Зарина Асфари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В основу архитектурного решения легли идеи самого художника: Пауль Клее разработал собственную теорию формообразования, основанную на движении точки в пространстве. Согласно этой теории, «в движущейся точке, превращающейся в линию, начинается художественная форма. От движения линии возникают плоскости, а посредством их движения в пространстве – трёхмерная фигура»[182]. Так из движущейся точки рождается волнистая линия холмов, из неё возникает плоскость фасада музея, а за плоскостью кроется огромное, большей частью подземное, строение.
Три холма, образующие музей, соединены «музейной улицей» – внутренним проспектом, линией, которая в духе теорий Пауля Клее связывает между собой объёмные пространства разного назначения: исследовательские, музыкальные и художественные залы (поскольку двумя главными страстями в жизни Клее были музыка и изобразительное искусство, и музыка активно влияла на его творчество).
Миссия Центра Пауля Клее заключается в том, чтобы «обеспечить научное развитие и распространение через различные каналы и медиа художественной, педагогической и теоретической работы Пауля Клее, а также её значимости для культурного и социального контекста своего времени»[183]. Всё, включая архитектурное решение, подчинено этой цели: сама форма музея выражает идеи Пауля Клее, не говоря об экспозиции.
Другой выдающийся пример взаимодействия объекта культуры с окружающей средой – музей Гуггенхайма в Бильбао. Его экспозиция посвящена современному искусству: цифровых работ и инсталляций в нём больше, чем скульптур и картин. В 1997 году, когда музей открыли, Бильбао пребывал в глубоком экономическом и экологическом кризисе. С конца XIX века город существовал за счёт кораблестроения и металлургии, однако два экономических бума (до и после Гражданской войны в Испании[184]) сменились упадком. К 1988 году в металлургическом производстве наступил кризис, и, несмотря на протесты рабочих, верфи Эускальдуна были закрыты. Следовало радикально переосмыслить стратегию развития города, и мэрия переориентировала экономическую политику на развитие туризма.
Конечно, открытия музея было недостаточно, и мэрия подошла к вопросу системно: выделила средства на развитие транспортной инфраструктуры, восстановление экологии, строительство. В городе появились новые мосты, аэропорт, метрополитен, автобусные и трамвайные маршруты. На очистку устья реки Нервьон, веками игравшей ключевую роль в жизни Бильбао, мэрия потратила 800 млн евро – в шесть раз больше, чем на строительство музея Гуггенхайма. Набережная, вдоль которой ранее располагались складские и фабричные строения, за несколько лет превратилась в место для прогулок. Появились новые парки, гостиницы, Дом музыки и Дворец конгрессов. В 2013 году был построен мусороперерабатывающий завод. Из промышленного города, переживающего глубокий кризис, Бильбао превратился в туристическую мекку и флагман новейших экологических технологий[185], в город с самым низким уровнем безработицы в Испании. Строительство музея Гуггенхайма было лишь одним из множества системных преобразований, хотя и весьма значительным. Независимый фонд City Mayors назвал мэра Иньяки Аскуну[186], благодаря которому произошли все эти перемены, лучшим в мире мэром.
В 1991 году начались переговоры между Страной Басков и Фондом Соломона Гуггенхайма, в результате которых Бильбао взял на себя финансирование музея, а фонд – управление им. 18 октября 1997 года король Хуан Карлос I де Бурбон[187] торжественно открыл музей, которому суждено было стать не только символом обновления Бильбао, но и связующим звеном между прошлым и настоящим города.
Лауреат Притцкеровской премии[188] 1989 года постмодернист Фрэнк Гери создал здание музея, одновременно являющееся произведением архитектуры и скульптуры. Это не только функциональное строение, но и один из основных экспонатов коллекции. Использовав 25 000 тонн бетона и 35 000 титановых пластин, Гери возвёл на месте бывшего промышленного центра конструкцию из титановых лент, которая отсылает к металлургическому прошлому Бильбао и повторяет плавные изгибы реки. Сразу после открытия музея журналист The New Yorker Кальвин Томкинс писал о здании: «С противоположного берега реки Нервьон оно выглядит как пригрезившийся фантастический корабль, который на всех парусах несётся вверх по течению, к центру мрачного Бильбао XIX века»[189]. Гери, разумеется, позаботился не только о том, чтобы вписать музей в городской ландшафт и сохранить связь с историей, но и о его функциональности. Титановые пластины он разместил так, чтобы они отражали солнечный свет, снижали тепловую нагрузку на здание и защищали экспонаты от воздействия солнечных лучей.
За первые три года работы музея Гуггенхайма город полностью покрыл расходы на его строительство за счёт налогов, полученных благодаря развитию туризма. За первые 20 лет музей посетило более 20 млн человек (при населении города около 350 000). Довольно быстро в обиход вошёл термин «Эффект Бильбао»: так обозначили экономические преобразования, произошедшие благодаря открытию музея мирового класса. Однако ни работа культового архитектора, ни уникальное художественное собрание не оказали бы такого чудодейственного воздействия, если бы не сопровождались системными изменениями во всех сферах жизни города. Это подчёркивает и директор музея Хуан Игнасио Видарте: «Для того чтобы культурный проект способствовал трансформации целого города, он должен обладать рядом составляющих, а именно быть частью более крупного плана, он не может быть изолированным. Чтобы проект успешно реализовывался, необходим баланс между амбициями и ресурсами»[190].