Записные книжки - Уильям Сомерсет Моэм

Выход в море был назначен на девять утра, но С. опоздал, а придя, обнаружил, что забыл прихватить запасной кливер, и отрядил за ним двух матросов. Наконец кеч отчалил и, пользуясь отливом, легко заскользил в открытое море. Дул крепкий бриз, но с ясного синего неба сияло солнце. Радостно было нестись под наполненными ветром гротом и кливером. К вечеру мы рассчитывали добраться до Мобиага. Предстояло пройти сорок пять миль. Проплывая между островами Тер-сди и Принца Уэльского, мы пообедали в рубке холодной говядиной с маринованными огурцами и вареной картошкой, напились чаю с бисквитным тортом. Когда кеч вышел из-под прикрытия островов, оказалось, что дует сильный муссон и море уже штормит. С. велел поднять фок и понадежнее закрепить бочонок с питьевой водой. Время от времени налетал шквал, и палубу окатывало дождем брызг. Увенчанные белыми барашками валы казались водяными горами, пучина была совсем рядом с палубой нашего утлого суденышка. Мы то и дело проходили мимо небольших островков; удастся ли мне доплыть до берега, всякий раз думал я, если мы перевернемся. Несколько часов спустя добрались до острова Баду, и С. объявил, что тут он бросит якорь, а к Мобиагу двинется на следующий день. Обойдя остров, мы оказались с подветренной стороны, где было гораздо спокойнее и тише. На этой якорной стоянке еще до нас укрылось от ненастья десять — двенадцать суденышек, промышлявших добычей жемчуга. В основном суда были японские, но одно, с туземной командой на борту, принадлежало австралийцу, и, бросив якорь, мы послали за его владельцем шлюпку. Напоили его чаем и пригласили приехать позже ужинать и играть в бридж. Потом сошли на берег и искупались. Обед наш состоял из выловленного по дороге мерланга, холодного мяса и пирога с яблоками. Выпили чаю, да еще и виски с содовой из жестяных стаканчиков; после чего сели в рубке под ярким фонарем «молния» играть в бридж. Т. (австралиец) рассказал, что севернее острова море разгулялось не на шутку и его судно чудом не перевернулось. Он предложил подождать, пока не утихнет шторм; все равно вода слишком взбаламучена, и добывать жемчуг невозможно. Т. был примерно моего роста, но, несмотря на молодость, весь иссох.

Худой, светловолосый, обветренное синеглазое лицо иссечено морщинами, зубы искусственные. На нем были темные штаны и майка. Около девяти всех нас стало клонить в сон, и он отправился к себе. Ночь была ясная и светлая, сияла чуть ущербная луна, под прикрытием острова ветра почти не чувствовалось. Мы соорудили из паруса навес, расстелили на палубе матрацы и улеглись.

На следующий день пораньше подняли якорь, чтобы воспользоваться отливом, но, пройдя немного, сели на песчаную мель. Отлив продолжался, и мы дожидались там начала прилива, который снял нас с мели. Пройдя между островами, мы вскоре вышли в открытое море. Вдали виднелись неровные, подернутые дымкой очертания Мобиага. Ветер дул еще сильнее, чем накануне, море штормило. Мы плыли между островами по взбаламученной воде, из которой то там, то сям торчали рифы. Один из матросов, стоя на гике, высматривал проход между ними. Всякий раз, когда волна захлестывала палубу, мы старались уклониться от тучи брызг. Внезапно раздался глухой скребущий звук, и стало ясно, что мы напоролись на риф. Потом, перевалившись через него, кеч снова оказался на глубине. Взмахивая поочередно руками, впередсмотрящий показывал стоявшему у штурвала С, куда править. С. был сам не свой от волнения. Мы снова наткнулись на риф и снова снялись с него. И тогда повернули в море, решив обойти гряду стороной.

Мобиаг окружен двойным рифовым барьером; мы направились к оконечности одного из них, чтобы, пользуясь попутным ветром, пройти между грядами, обогнуть остров и добраться до якорной стоянки. Проплыв вдоль всей внешней гряды, сменили галс и вскоре оказались в нескольких ярдах от внутреннего рифового барьера, затем круто изменили курс — кеч почти развернулся — и против ветра пошли к внешней гряде. Ветер крепчал, мы подняли все паруса. При смене галса они трепетали и громко хлопали. Этот маневр мы проделали раз пять или шесть, постепенно приближаясь к острову. Порванный в клочья кливер шумно бился о мачту. Мы промокли насквозь. В конце концов кеч двинулся к проливу между Мобиагом и небольшим островком, там и находилась наша стоянка. Ветер дул навстречу приливу, поднимая большую волну. Мне стало страшно. Кеч швыряло с боку на бок, но он всякий раз рывком выпрямлялся. Огромный вал воды с разбегу налетел на нас и, разбившись о борт, окатил всю палубу; следующий уж точно нас накроет, подумал я, кеч не успеет выровняться, но почти с человеческим проворством судно уклонилось от водяной громады и победно понеслось дальше. Тут нас прикрыл от ветра островок, и кеч бодро дошел до стоянки.

Мы сели в шлюпку и направились к берегу. Там, в лощине, среди кокосовых пальм, почти на самом берегу маленькой бухточки, стоял дом С. У двери лежал кошачий скелетик. Промокшие до нитки, мы с наслаждением переоделись в сухое и напились чаю. Потом пошли бродить по острову. Хижины островитян живописно и уютно примостились среди кокосовых пальм. Поднявшийся ночью неистовый ветер свистел и завывал в их кронах, шум стоял такой, что я не мог спать. На следующий день матросы все утро собирали на берегу камни и грузили их в шлюпку, чтобы придать ей остойчивость. Днем они ушли в деревню и вернулись только ночью. Зайдя к нам в дом, Том Оби сообщил, что сильно штормит, и С. решил подождать еще день. Ветер гнул и крутил пальмы, из морской дали налетел шквал, пролившийся на остров мелким дождем. По небу мчались тучи. Мы сели играть в карты. Несмотря на непогоду, туземцы вышли на катерах в море и к вечеру возвратились с тушами четырех дюгоней. Все островитяне собрались наблюдать за разделкой добычи, и каждому досталось по огромному куску красного мяса. По вкусу оно напоминает бифштекс, только не такой мягкий, как говяжий.

* * *

Школьный учитель. Лет ему от пятидесяти до шестидесяти; это высокий, худощавый мужчина с изборожденным морщинами лицом; на голове густая грива седых волос, усы тоже седые, на подбородке седая щетина недельной давности. Зубы щербатые, тусклые. Речь невнятная, отчасти из-за недостающих зубов, отчасти из-за пышных усов, так что слушать его нелегко. Одет в рубаху цвета хаки и обтрепанные темные в крапинку брюки, на ногах старые теннисные туфли, на голове бесформенная фетровая шляпа. Вид у него очень неряшливый и зачуханный. Пятнадцать лет он живет на Мобиаге в ветхом одноэтажном домишке, что стоит на самом берегу среди кокосовых пальм. Домишко дощатый, с рифленой железной крышей. Плетеные стулья шатаются. На стенах висят фотографии и красочные рекламные объявления. На небольшой полке все его книги — популярные романы в дешевых изданиях и несколько журналов. В жилах его жены есть примесь туземной крови. Это смуглая сутулая высохшая женщина с седыми курчавыми волосами. Ходит в рваной белой юбке и не очень свежей белой кофте. Когда я зашел к ним в дом, там на полу сидело человек двенадцать девушек-туземок, миловидных и шустрых; их обучали шитью.

* * *

Миссионер. Очень худой человек с гривой седых волос и синими глазами. Одет обычно в серые брюки и майку, а желая принарядиться, надевает поверх майки белый пасторский воротник, черную манишку и белый сюртук. В его библиотеке дешевые романы соседствуют с богословскими трудами. У него есть кеч, на котором он плавает с одного острова на другой, поскольку его приход составляют жители восьми островов. Дома бывает очень мало. У жены короткие вьющиеся волосы, и если б она не носила очков и приоделась, то была бы вполне хорошенькой. Готовит она скверно и хозяйство ведет спустя рукава. Незнакомых людей стесняется.