Обман Инкорпорэйтед - Филип Киндред Дик

Она подумала о Пенни. Когда она вернется? Конечно, она у Феликса. Пенни двадцать три, и они давно помолвлены. Барбара смутно почувствовала себя несчастной. Сбросив одеяло, она лежала нагая, думая о Пенни и Феликсе. Темнота тепло касалась ее голой кожи.

Наконец она повернулась на бок и заснула.

В последующие ночи Пени часто не бывало на месте, так что у Барбары было время подумать о себе и о том, куда идет ее жизнь.

Она была молода, моложе тех людей, с которыми она общалась в Бостоне. Здесь, в Касле, они никого толком не знали. Без Пенни и Феликса она осталась бы одна. Она зависела от них. Ее компании здесь не было.

Все ее друзья были поклонниками джаза. Не того, который передавали в популярных радио-шоу и играли на школьных вечеринках. Их джаз был корневой, южный, новоорлеанский, тот, который на пароходах пришел вверх по реке в Чикаго. Там он стал настоящей музыкой, руки великих мастеров превратили его в искусство.

В звуках корнета Байдербеке, уже покойного, или хриплой трубы Армстронга они слышали музыку дикую, неукротимую и утонченную одновременно, которая как будто чувствовала вместе с ними. Если музыка была слепа и потеряна, то и они тоже. Они льнули к музыке там, где ее играли: в маленьких кафе, в полутемных негритянских пабах. Были и пластинки, и имена, священные имена. Бикс. Трам. Резкий, шершавый голос Ма Райни. Имена и места. Звуки.

Вот с кем дружила Барбара, но здесь, в Касле, ее друзей не было. Они остались дома, в Бостоне. А тут ее окружали новые люди, которых она не понимала. Слушая их разговоры, она не испытывала желания к ним присоединиться. Наоборот, она впадала в тяжелый ступор, уходила в дальний конец комнаты и тихо сидела там одна. Наблюдала. Зритель, присевший на подлокотник кресла или подпирающий стену. Она производила впечатление человека, готового в любую минуту с высокомерным презрением выйти из комнаты, на самом деле она боролась с ужасом, нараставшим внутри нее, и с желанием поддаться панике.

Ночь за ночью лежа в темноте и одиночестве, глядя из-за занавески на крупные звезды, она думала о себе. Мысли ее были такие: что будет через год? Буду ли я жить? Буду ли я жить в Бостоне? Буду ли я жить так, как сейчас?

Перспектива продолжать жить также наполняла ее холодным отчаянием. Если ей суждено провести жизнь в одиночестве, сидя в углу и наблюдая за другими, тогда нет никакой разницы, что с ней будет. Можно окунуться в первую попавшуюся волну, которая сорвет ее с места и унесет вдаль.

Она снова подумала про Пенни и Феликса, как они лежат в кровати, обнявшись. Представила пот и задыхание любовной схватки. Краткие периоды затишья. Кровь. Беспокойно сбросила покрывало. Выбралась из постели и села, глядя в темноту. В двадцать лет ее разум и тело походили на торфяную поляну, под поверхностью которой медленно тлеет огонь. Симптомы долго не давали себя знать. Острое желание еще не стало отчетливым, оно то накатывало, то убывало, плескаясь внутри нее, как темная жижа.

Встав с кресла, она заходила взад и вперед. Немного погодя в хижину тихо вошла Пенни. Увидев Барбару, она замерла у двери.

– Здравствуй, дорогая. Я выходила пройтись по пляжу.

– Знаю, – ответила Барбара. – И как там?

– Чудесно.

Барбара снова забралась в постель.

– Ложишься?

Пенни подошла и скользнула в кровать с другой стороны. Барбара ощутила прикосновение ее тела, тяжелого и плотного, почти как у мужчины. У нее вдруг перехватило дыхание, она напряглась. Но Пенни уже спала. Барбара лежала на спине, глядя вверх, в темноту, ее рот был приоткрыт, руки вытянуты по бокам.

Следующий день был их последним днем в Касле. Денег у них осталось мало, и они решили, что выбираться будут автостопом.

– Многие люди возвращаются сейчас по берегу в Бостон, – сказал Феликс. – Нескончаемая вереница сверкающих на солнце машин.

Барбара заметила, что тогда им придется разделиться: какой водитель согласится подвезти троих? Двое и то многовато. Поэтому вернее всего будет добираться по одному, хотя приятного в этом мало. Они решили подумать об этом позже. На повестке дня была тема поважнее: вечеринка, которую устраивал кто-то из их остающихся друзей.

Пенни и Феликс пошли на вечеринку вдвоем. Барбара должна была прийти позже, перед отъездом ей хотелось еще раз написать домой. Она написала матери и отцу. Потом черкнула короткую записочку брату.

«Бобби, иногда я завидую тебе, потому что ты женат. Надеюсь, что вы с Джуди счастливы. Может быть, у меня получится приехать и навестить вас осенью».

Перечитав письмо, она взяла новый лист бумаги и написала:

«Может, я приеду к вам в гости и посмотрю, что такое семейная жизнь. Должны же в ней быть какие-то преимущества».

Добавив еще несколько слов, она положила записку в конверт и приклеила марки на все три письма. Немного погодя она подошла к шкафу и стала доставать из него одежду, в которой собиралась пойти на вечеринку. Разложила на кровати темно-зеленую юбку и легкую светлую блузку. Оделась тщательно: нейлон, каблуки. Расчесала волосы и заколола их сзади серебряной заколкой.

Поверх блузки и юбки она накинула замшевый пиджак. Положив в карман письма, она вышла в теплую ночь и закрыла дверь.

На вечеринке, сидя на подлокотнике кушетки, наблюдая за болтающими и смеющимися людьми, она поняла, что ей и в самом деле жаль будет покидать Касл. Ведь в Бостоне, с его протухшим воздухом, неизменными улицами и холмами, лицами, знакомыми еще по школе, киношками, ее ждет все та же жизнь, такая же, как прежде.

Вернувшись, она продолжит жить с того самого места, на котором прервалась. Без перемен. Только теперь ей будет еще более одиноко, чем всегда: Пенни и Феликс поженятся и будут сами по себе.

Она закрыла глаза. Вокруг нее плыли и раскачивались голоса. Как ей это вынести?

Пока она раздумывала, к ней подошел мужчина. Небольшого роста, старше, чем почти все в той компании, с трубкой, в сером помятом пиджаке.

– Вы ничего не пьете. Могу я вам что-нибудь принести? Скотч с водой? – В руке у него был бокал.

Барбара покачала головой.

– Нет, спасибо.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Вы не могли бы одну секунду подержать мой бокал? – Он протянул его ей, и она медленно взяла. Мужчина отошел и через мгновение вернулся с новым. Он ухмылялся, его глаза плясали за очками в роговой оправе. Она подумала: «Что за странное лицо, такое худое и сморщенное. Как сушеная слива».

– Я оставлю себе этот, – сказал он. – Он полнее.

Она чуть было не разозлилась. Но тут же рассмеялась, потому что он смотрел на нее, наблюдал за ней.

– Ладно, – сказала она. – Дайте тот мне.

Они обменялись бокалами. Барбара пригубила из своего. Жидкость была холодной и кусалась. Она наморщила нос. Мужчина не уходил. Так и стоял напротив, у края кушетки.