Позывной «Крест» - Константин Стогний

— Конечно-конечно, — пробормотал Сириус.

— Я всегда знал, что ты умен, — снисходительно похвалил римлянина молодой правитель, и Саломея, поняв, что больше им ничего не грозит, бросилась к будущему мужу на грудь.

— Пойдем, милая, — обратился к девушке Филипп, погладив ее по голове.

— Может быть, дать вам охрану? — предложил Сириус.

— Эту? — с насмешкой спросил Филипп, кивнув на патруль, имевший жалкий вид. Двое римлян все еще не могли прийти в себя после удара. — Занимайтесь своим делом, — спокойно сказал Филипп и, ведя Саломею за руку, скрылся в соседнем переулке.

* * *

Это было как в сказке, которую в детстве рассказывала старуха-рабыня Руфа. «…И явился человек в шкуре верблюда, и люди слушали его, не в силах заткнуть уши. Но речь его была праведной и чистой, как воды горной реки, а глаза его были яснее звезд, а сердце его было жарче солнца…»

Странник неопределенного возраста в тунике из верблюжьей шерсти, подпоясанной кожаным ремнем, стоял посреди старого хлева на южной окраине Тиберии и вещал:

— Порожденья ехиднины, кто внушил вам бежать от будущего гнева?

Человек, пришедший из пустыни, постился самым удивительным, неподвластным здравому рассудку образом: всю свою молодость он питался только медом диких пчел и акридами.

Лицо его было овеяно горячими ветрами бескрайних просторов. Спутанные волосы порыжели от солнца, а веки воспалились от песчинок, то и дело попадавших в глаза. Но была в нем особая сила — дар убеждения, или дар внушения, или какая-то магия свыше, и все, кто внимал его речам, — ремесленники или скотоводы, торговцы или нищие, праздные или занятые, — молчали, пораженные, углубившись в свои мысли. Каждый задавал самому себе те вопросы, которые ему были ближе. Гончар — сколько лет мне еще работать, пока не умру? Погонщик верблюдов — почему этот скиталец еще не погиб в пустыне? Продавец с базара — скольких же я обманул в своей жизни? Нищий — разве может измениться жизнь, если ты родился бедным?

Даже Филипп, сын Ирода Великого, бывший на проповеди инкогнито, жадно ловил каждое слово Иоанна Крестителя, и все его сознание вопреки воле могучего предка было подчинено этому бродяге из пустыни. Да, тетрарх Итуреи и Батанеи считал его своим учителем. Это была уже не первая проповедь Йоханана бен Зехарья, человека, совершающего ритуальное очищение водой, и Филипп втайне от всех уже был крещен водами Генисаретского озера в прошлый приход Крестителя. Сегодня молодой правитель привел к учителю свою возлюбленную.

Саломея же думала о своем. О чем именно, было известно ей одной. Ее тоже очаровал этот «старец» (знала бы она, что ему всего тридцать два года!), и его слова заставили девушку посмотреть на мир другими глазами. Мир, погрязший во лжи и пороке, не может быть праведным. Но кто знает точно, каким он должен быть?

Однако все ее хрупкие размышления о несовершенстве мироздания разбились, как чаша из тонкого стекла, как только разговор зашел о ее матери.

— Грех прелюбодеяния среди нас, братья! Царь Антипа, старый греховодник, взял на содержание свою племянницу. Разве это угодно Господу нашему, братья? Разве мы не помним, что стало с Содомом и Гоморрой, где процветал разврат?

Три десятка прихожан недовольно загалдели, одобряя возмущение Иоанна.

— Разве мы псы, которым все равно, кто брат их, а кто сестра? Не могут иудеи жить как нелюди, ибо это жизнь во грехе, за который любого из нас постигнет кара небесная.

— То есть ты противопоставляешь выбор женщины выбору мужчины? — вдруг нарушила монолог Крестителя Саломея. — Я не могу жить с тем, кого люблю?

Это было так неожиданно, что Филиппа бросило в дрожь.

— Ты что, с ума сошла? — прошипел он. — Молчи!

— Н-е-ет! Это ты подожди. — Саломея выдернула свою маленькую ручку из руки Филиппа. — Ты тоже так считаешь?

Прихожане, а с ними и проповедник Иоанн, онемели от неожиданности; Саломея же сердилась все больше.

— Ты тоже так считаешь? — повторила она свой вопрос Филиппу. — Я твоя рабыня?

— Да нет. Что ты, любовь моя! — сдавленно произнес тот.

— Значит, мужчина может любить кого угодно, а женщина — нет? Ответь мне, проповедник, которого все называют учителем!

— Кто ее сюда пустил? Откуда она взялась? Кто ее привел? — послышались изумленные возгласы среди учеников проповедника.

— Ага! Не нравлюсь? — торжествующе выкрикнула Саломея. — Вам нравится, только когда вас слушают и хлопают глазами? Но я пришла не к вам, а к Богу! Услышать через проповедь глас Его, почувствовать силу Его, обрести дух Его! Но вы же мужчины! И считаете, что первый и безупречный — мужчина! Абрам родил Исаака, Исаак родил Иакова… Так? А что при этом делала женщина? Была рабыней? Кого может воспитать мать, которая находится на положении рабыни? Мальчика с рабской душой? Народ, у которого женщины содержатся на положении рабынь, обречен быть завоеванным тем народом, у которого женщины свободны и воспитывают непокорных мужчин. Что я неправильно сказала? Ответь мне, пророк!

— Кто ты? — пересохшими губами спросил Иоанн.

Это были его первые слова после выступления Саломеи.

— Я та, кто живет с тем мужчиной, которого любит! Так велит закон идумеев! Так живет моя мать! Так жила моя бабка! И ни отец мой, ни дед не стыдились этого… хоть и не ели кузнечиков, как ты!

Шум нарастал. Филипп обхватил голову руками:

— Что ты наделала, Саломея? Что ты наделала?

Внезапно сквозняк сорвал с лица девушки шелковый платок, и ее узнал один из присутствующих.

— Я видел ее в театре в ложе рядом с царем!

— Она безбожница! Она предаст нас! — послышались крики отовсюду.

— Надо забросать ее камнями, — предложил тот, кто узнал Саломею.

— Только попробуй! — вдруг взорвался Филипп и выпрямился во весь свой гигантский рост, сняв куфию и приготовившись к драке.

— Это правитель Филипп, сын Ирода Антипы! — испуганно воскликнул кто-то.

Напряжение нарастало, как вдруг послышался вопль дозорного:

— Римляне! Они идут сюда!..

Поднялась суматоха, люди кинулись из хлева куда глаза глядят, толкая и давя друг друга. Иоанн исчез, будто испарился, а Филипп подскочил к саманной стене хлева и, растолкав овец, что было силы ударил ногой в стену. Потом еще и еще. Меньше чем через минуту в саманной стене образовалась достаточно широкая дыра.

— Бежим! — скомандовал Филипп и протянул Саломее руку.

Девушка рассмеялась, будто это была веселая игра, и ринулась в проем вслед за будущим мужем. Они лихо перебрались через саманный забор и огляделись. Ни справа, ни слева римлян не оказалось.

— Кажется, повезло, — выдохнул Филипп, подхватил Саломею на руки и шмыгнул в ближайший темный переулок.