Последняя воля Нобеля - Лиза Марклунд

Сегодня был хороший, по-настоящему хороший день. Сегодня он впервые ощутил почву под ногами. Сегодня он впервые мог сказать себе: это моя работа. Формальное пребывание на службе вылилось в логическое продолжение. В понедельник ему не надо было оставаться на работе после информационного совещания, но теперь он был уверен, что скоро будет оставаться и участвовать в обсуждениях. Он попытался позвонить Аннике, но ее сотовый телефон был выключен.

Теперь она увидит. Она никогда не верила, что он сможет чего-то добиться, но теперь будет вынуждена признать, что ошибалась.

Анника вообще относилась к их проекту скептически. Иногда он думал, что жена просто ему завидует, не может примириться с тем, что он обошел ее на карьерной лестнице. Она изо всех сил старалась быть важной и нужной, но период ее вынужденного отпуска совпал с его карьерным успехом, и от этого сильно страдал их брак. Те несколько раз, что она интересовалась его делами, Анника засыпала его едкими и колкими вопросами, всячески критиковала, и он ничего не получал от этих разговоров, кроме утомления и разочарования. Впрочем, многие комментаторы ставили под вопрос новые законодательные предложения правительства; он читал все эти комментарии, и они представлялись ему весьма путаными. Люди возражали против существующих законов, консультаций, требовали расследования и взывали к законодательному совету. В их голове была какая-то каша. Но Аннику он хорошо знал и понимал, что ею двигала неподдельная вера в справедливость. Наверное, она серьезно задавала свои вопросы, но это не значит, что она была права.

Он тяжело вздохнул и шагнул под дождь. По Фредсгатан мимо Министерства иностранных дел он быстро добежал до Мальмторгсгатан.

Сегодня утром ему пришлось поставить машину у многоэтажного Брункебергского гипермаркета. Обычно он находил более дешевые места для стоянки, но сегодня улицы были забиты к тому времени, когда он приехал на работу.

Добежав до машины, Томас промочил ноги до колен.

Машина стояла на первом этаже парковки, здесь скопилось так много выхлопных газов, что Томас зажал нос и затаил дыхание, стараясь не вдыхать отравленный воздух.

Встреча с генеральным директором юридического отдела прошла гладко. Женщина внимательно и доброжелательно его выслушала, задала мало вопросов, указав только, что министру, вероятно, потребуются более отточенные формулировки для доклада в риксдаге на предстоящих дебатах.

Томас должен был подготовить предложения относительно новых законов о прослушивании и, помимо этого, вникнуть в то, что предстоит делать с информацией, собранной в результате прослушивания разговоров подозреваемых преступников. Что надо будет делать, если какой-нибудь Петер скажет: «Вчера я продал пятьдесят кило грева Олле, а потом побил жену»?

Или, предположим, если он скажет: «Завтра я продам пятьдесят кило грева Олле, а потом побью жену»?

Вопрос заключался в том, как должна полиция реагировать на сведения о том, что не было напрямую связано с торговлей наркотиками. Над этим сейчас и работал Томас.

Он, лично, считал, что находится на правильном пути.

В первом случае Петер уже продал наркотик и побил жену. Его можно привлечь но первому эпизоду, но не по второму — за физическое насилие.

Во втором случае, когда ни продажа наркотика, ни физическое насилие не имели места, полиции будет разрешено вмешаться для предотвращения и первого и второго. Все прочее было бы аморально и неразумно, и с этим согласится большинство людей.

Но не все, это Томас отчетливо понимал.

И всерьез воспринимал критику.

Движение было очень плотным, автомобили еле-еле тащились под проливным дождем. Томасу потребовалось сорок пять минут, чтобы доехать до автострады на Норртелье, и только в половине седьмого он свернул к церкви в Дандерюд.

Завтра утром у него запланирована встреча со статс-секретарем Джимми Халениусом, на которой они обсудят все вопросы. Если Халениус согласится, то в понедельник Томас выступит на совещании.

Он с нетерпением ждал этого события. Все служащие считали особой честью возможность представить свою работу непосредственно на суд министра в Голубой комнате.

Сам он общался с министром только один раз.

Министр пришел в его кабинет на четвертом этаже после обеда и поинтересовался, как идут дела. По отделам ходили слухи о том, что он любит лично посещать кабинеты рядовых сотрудников, в отличие от своего предшественника. Томас страшно смутился и, взволнованно перебирая бумаги, доложил обстановку.

— Помни, — сказал министр, когда Томас закончил, — что и в барах, и в публичных домах есть ни в чем не повинные люди. Не все, кто там работает, являются преступниками, и они будут против прослушивания. Мы нарушаем их права, и это сильнейший аргумент против нового законодательства.

Томас ответил, что полностью это сознает.

Министр встал и пошел к выходу, но в дверях остановился.

— Когда я начинал работать адвокатом, — сказал он, — одно из моих первых дел было связано как раз с прослушиванием. Я защищал курдов, которых прослушивали в связи с делом Эббе Карлссона. За все время процесса я не задал ни единого вопроса.

Он вышел, не сказав больше ни слова.

Томас доехал до Винтервиксвеген, свернул на нее и выкатился на подъездную дорожку к дому.

Схватив портфель, не раскрывая зонта, он побежал к крыльцу.

Дети бросились встречать его, оторвавшись от телевизора, первым Калле, несшийся со скоростью гепарда, а потом Эллен, скакавшая на одной ножке, зажав под мышками Людде и Поппи.

— Привет, крошки, — сказал он, наклонившись, и подхватил обоих детей на руки.

— Папа, папа, мы построили машину из коробок. Настоящую машину, с рулем. Папа, а я сегодня приготовила салат. Пана, папа, папа, послушай, Поппи немножко сломалась, ты ее починишь?

Он не мог их больше держать и поставил на пол.

— Подождите, подождите, дайте мне раздеться.

Но они и не думали отставать, тыкали его в живот и повалили на пол.

— Папа, папа!

Он видел, как брюки пропитываются влагой и пылью прихожей.

— Все, все, — сказал он, — можно я все же встану?

Они наконец отпустили его и даже помогли встать.

Калле, так похожий на мать, и Эллен, его точная копия в таком возрасте, — они толкали его, пока он не встал и не отряхнулся.

— Как прошел день? — спросил он. — Что хорошего было в подготовительном классе?

— В детском саду, — поправил его Калле. — Я рассказывал, мы делали машину из коробок. Я тоже делал, потому что воспитательница сказала, что все могут участвовать…

У Калле вдруг задрожали губы, он был готов расплакаться. Томас потрепал его по темным волосам.

— Конечно, ты имел полное право участвовать, ты же у меня настоящий гонщик. Ну, а ты, принцесса Винтерсвегенская? Что ты сегодня делала?