Цыганочка, ваш выход! - Анастасия Туманова

Несколько дней спустя Беркуло разбудили на рассвете приглушённые, встревоженные женские голоса. Он высунул голову из шатра, вздрогнул от холода (полотнище всё было покрыто изморозью), увидел степь, всю, словно молоком, залитую туманом, в котором сгрудились неясные тени женщин. Цыганки вполголоса гомонили, окружив кого-то, сидящего возле углей. Беркуло вскочил на ноги, шагнул в туман и пошёл на голоса.

Гости жили в таборе уже несколько дней: спали, играли в карты, иногда тихо разговаривали между собой. Беркуло казалось, что они пришли в табор не прятаться или отдыхать, а чего-то ждать. Но чего, он не знал, разговоров их не слушал и вопросов не задавал: меньше знаешь – крепче спишь. Про себя Беркуло надеялся, что скоро Мардо дождётся того, что ему нужно, и уведёт наконец своих людей из табора. Этот цыган с испорченным шрамами лицом и неприятным взглядом ему не нравился. Ещё больше не нравилось то, какими глазами на Мардо смотрит младший брат. Один раз Беркуло даже предупредил:

– Ты смотри у меня… Поменьше этого бандита слушай. Я про него слыхал. Он такие дела делает, от которых цыганам в стороне надо стоять.

– Почему? – нахмурился Илько.

– А вот потому! Не трись возле него, говорят тебе! Этот Мардо – урка, а не цыган! Держаться своих надо! Ты – кишинёвец, а не босяк блатной! Мы людей не убиваем! Чтоб я тебя возле него не видел больше!

Илько не стал спорить, но по сердитому блеску в его больших чёрных глазах Беркуло видел: так ничего этот сопляк и не понял… Дела настоящего ему, щенку, надобно… Тьфу.

Сейчас гости, все четверо, оттеснив цыганок, вполголоса разговаривали с кем-то сидящим перед ними. Беркуло не спеша подошёл.

Пришедший оказался рябым парнем лет двадцати семи в старой, потёртой красноармейской форме. Он сидел, поджав под себя ноги, и хмуро поглядывал на обступивших его людей. Его худое лицо казалось усталым и сердитым. Рядом лежала винтовка с побитым прикладом, измятый пустой кисет. Поодаль топтался осёдланный рыжий конь.

– Так ты, стало быть, дезертир? – с усмешкой спрашивал его Мардо.

– А ты, что ль, нет?! – огрызнулся парень, недобро взглянув исподлобья. – Аль ваших не забирают?! Тож ещё, комиссар на мою башку нашёлся… Курнуть бы лучше дал.

– Кури, – сказал Беркуло, вынимая из кармана смятую папиросу. – Сейчас бабы поесть дадут. Коня твоего напоим. Как тебя звать?

– Степаном. Только ты смотри, денег у меня ни гроша. – Красноармеец смотрел недоверчиво. – Ни тебе, ни цыганкам твоим ничего не дам.

– Никто с тебя не спросит. Ешь, пей, отдыхай. Искать-то тебя не станут? Извини, что спрашиваю, но у нас тут бабы, дети.

– Не должны бы, – подумав, неуверенно сказал Степан. – Коль будут, так не здесь. Они, верно, думают, что я до своей станицы подался. Это в другой стороне совсем, к Новочеркасску ближе.

– Отчего ж ты не туда?..

– Ты, цыган, за своих баб-детей боишься? – тихо и зло сказал Степан, с силой затягиваясь папиросой. – Вот и я за своих опасаюсь. Летом в Замайской сестру в расход пустили, а у меня дома мать с батькой, другая сестра с мужем, племяшей целый выводок были. Сам понимаешь…

– Ну, ладно. – Беркуло встал. – Отдыхай покуда. И не беспокойся, мы завтра отсюда тронемся. Если хочешь, с нами езжай.

Не дожидаясь ответа, он встал, отошёл в сторону. Мардо и Глоссик продолжали разговаривать с нежданным гостем, и почему-то Беркуло не нравился этот негромкий, с виду ничего не значащий разговор. Он не мог понять, чего этим двоим нужно от уставшего как собака, злого и голодного парня. Беспокойство острым коготком зацарапалось под сердцем, и Беркуло чувствовал: это неспроста.

Подозрения его полностью подтвердились спустя час, когда цыганки с детьми ушли в станицу, а Степан, наевшись, заснул прямо возле углей, положив встрёпанную, грязную голову на снятое седло. Блёклое осеннее солнце медленно, словно нехотя, взошло над дорогой, отогнав к реке остатки тумана и растопив изморозь на пожухшей траве. Небо было покрыто рябью облаков, вдали уже сгущавшихся. Беркуло лежал на спине возле шатра, сонно следил за крошечным, парящим высоко над степью ястребом, когда солнце заслонила чья-то тень. Он приподнялся. Перед ним стоял Мардо.

– Потолковать с тобой хотел, морэ, – без предисловий сказал он, опускаясь на траву рядом с Беркуло. Тот сел и сразу же увидел торчащего неподалёку Глоссика с весьма заинтересованной рожей.

– Что ж, толкуй. Гаджо знает?

– Что ж ему не знать. Это до вашего гостя касаемо, – скупо усмехнулся Мардо, скосив узкие глаза на храпящего Степана. – Навод он нам дал хороший. Мы подумали – вдруг и вы не откажетесь. Вас с братом двое, нас четверо, хорошо получается. Коли фарт будет, весь слам на шестерых растырбаним, по справедливости.

– Какой навод? – хмыкнул Беркуло, с нарочитым недоверием глянув в сторону гостя. – Кассир из банка по степи проскакать должен? Может, ювелирку в станице отстроили?

– Да вроде того. – Не отвечая на насмешку, Мардо посмотрел на него в упор. – Он ведь из Сергеневской драпанул, там краснюки хорошо почистили.

– Я слыхал, там людей много постреляли.

– Ну, это само собой, где сейчас без этого… Только вот гаджо говорит, что чекисты там у казаков золотишко взяли. Говорит, что много взяли. Так много, что с собой по степи таскать боятся и со дня на день их в уезд переправлять будут. Узнать можно, в какой день повезут…

– Как узнаешь-то?

– Есть у меня там человечек верный, – неторопливо сказал Мардо, и по его тону Беркуло понял, что вор не врёт.

– Ну и что? – как можно равнодушнее спросил он. – Что ты от меня хочешь, дорогой мой? Пулемёта у меня нет. Чекистов твоих посреди степи не положу. Ты сам сказал: нас всего я да брат. И тот малой ещё. А гаджен-то много будет…

– Ничего там не будет, – широко ухмыльнулся Мардо, и эта улыбка ещё больше не понравилась Беркуло. – У них ведь тоже много народу положили. Станичники – это тебе не тюхи с Тамбовщины, дёшево не давались. И много человек начальству тоже не с руки из отряда отпускать будет. Этот Степан говорит, что самое большое семь-восемь с этим золотишком поедет.

– И что мы с ними сделаем?

– Постреляем, – буднично сказал Мардо. – У меня «браунинг» и патроны к нему. У тебя тоже какая-то штучка, кажется, имеется. Заряженная?

– Пустая, – машинально ответил Беркуло, лихорадочно вспоминая, когда он говорил Мардо о своём «нагане». Разве был таким уж пьяным вчера? Нет, он и пьяным бы не проболтался… Неужто Илько, чёртов сын?!

– Ну, так у меня патроны есть, подберём. – Мардо, казалось, не замечал его смятения. – И ещё то в голову возьми, что мы про краснюков знаем, а они про нас – нет. Мы им как снег на голову упадём. Пальнём сразу же из засады – уже половины, даст бог, не будет. А может, и больше: «браунинг», он перезаряда не просит.

– Так ведь и они пальнут! – задумчиво напомнил Беркуло. – Попадут – и нас тоже половины не станет… Нет, брат, ты пустое дело задумал. Прости, но мне подыхать не хочется. У меня вон полный табор баб с мелюзгой. А до зимы уж близко. На кого я их оставлю – на Илько с дедом? Да ещё… – Беркуло снова украдкой взглянул на Глоссика, старательно очищающего от коры прутик краснотала. – Уж извини, но я по живым людям не стреляю. И с гаджами дел не делаю. Я про Глоссика худого не скажу, он вор честный. Но у меня с ним дорожки нет, а ты – как знаешь.