Все, что мы когда-то любили - Мария Метлицкая

Короче, бывшей сплошные благодарности и восхищение, потому что чокнутая девица действительно больше не появилась – как волной слизало, никаких писем и никаких звонков.

– А тебе, Журавлев, мой совет, – закуривая, сказала Алка, – больше не ищи большой и светлой любви. Сам знаешь, чем это кончается. Уж лучше со своими шалавами, Игорек. И точно безопаснее. И, кстати, тебе они больше подходят. Ну скажи, какой нормальной бабе ты нужен? Молчишь? И правильно делаешь! Я тебе скажу: только чокнутой или шалаве.

Но Журавлев на Алку не обижался. Во-первых, спасибо, что помогла. А во‐вторых, она права. Жениться он больше не собирается. Денег у него – кот наплакал. Алименты. Квартира паршивая, машина облезлая, он эгоист и прирожденный мытарь, человек, неприспособленный и негодный для семейной жизни.

После этой безумной Полины очухивался долго, почти год. Был так напуган, что ни о какой связи и подумать не смел. Но, как говорится, думай – не думай…

Появилась Лиана. Белая Лилия. Что говорить, хороша была эта Лиана – залюбуешься. Густые, прямые, ниже талии белые волосы, большие голубые глаза, точеная фигура, длинные ноги. Но он чувствовал, что здесь что-то не так, совсем не так, как она говорит. Так и оказалось: она все время врала – говорила, что родом из Прибалтики, латышка по матери, оттого и русская фамилия Петракова, из семьи потомственных медиков. В Риге квартира, доставшаяся от дедушки-профессора – огромная, больше ста метров. Ну и все остальное – паркет с инкрустацией, старинная мебель, ковры, люстры. Словом, обычная профессорская квартира. Почему уехала в Москву? Надоела опека родителей. Захотелось свободы. И еще есть мечта – стать актрисой. Два раза недобирала ничтожные баллы. «А что делать, сам знаешь, какой там конкурс, да и без блата никуда. Но ничего, я своего добьюсь. Ну да, и еще прописка. Ты же знаешь, как тяжело без прописки». Но она гордая, помощи от родителей не ждет, потому что конфликт. Ссора из-за ее отъезда. Она хочет все сама, им назло заодно, поэтому и пошла в официантки, чем не работа?

– Работа, – соглашался Журавлев. – но как-то… Пьяные клиенты, уставшие ноги, тяжелые подносы, хамство и наглость.

– Мне некуда деваться, – отрезала Лиана. – Я здесь одна и должна сама о себе позаботиться.

Через три месяца ее выгнали из съемной квартиры. Идти ей было некуда, и Журавлев ее пожалел – предложил переехать в Очаково, а что делать? Спишь с женщиной – отвечай. Хоть как-то отвечай, хоть чем-нибудь.

– Живи, – бросил он коротко, – пока не найдется приличная комната.

Но комната все никак не находилась: то дорого, то на выселках, то плохие соседи. В общем, Лиана застряла у него на целый год. Почти ежедневно заводила разговоры о прописке и намекала, что неплохо бы сходить в загс. Журавлев включал дурака и вскоре почти перестал скрывать, что тяготится ее присутствием. Как сожительница она была бесполезна: ни разу не подмела и не сварила даже картошки, валялась на диване, красила ногти, болтала по телефону.

Кстати, из ресторана она скоро уволилась. На вопрос «почему?» залилась слезами:

– Лучше не спрашивай.

Она напоминала ему красивую и ленивую домашнюю кошку – толку ноль, одна шерсть и грязь, никакой привязанности к хозяину, сплошное равнодушие. В общем, любить не за что, только если ты – отъявленный кошатник. Кошатником Журавлев точно не был.

Говорить с ней было совершенно не о чем. Вообще! Ни одной общей темы, ни одного совпадения.

Ушло и последнее – желание. А она все жила, не уходила. Обижалась, плакала, а не уходила.

И вот тут появилась ее мамаша. Крашеная пергидрольная блондинка с хриплым, скандальным голосом и повадками базарной торгашки. Мамаша приехала навести порядок. Какие там потомственные врачи, какой дедушка-профессор, какая квартира в старой Риге! Жили они в пограничном Себеже, в однокомнатной квартирке на окраине городка. Жили вдвоем, никакого папаши не наблюдалось. Пергидрольная мамаша трудилась в задрипанном кафе официанткой – династия! Красавицу дочку отправила в столицу за лучшей жизнью. Цели были самые простые: найти москвича с хорошей квартирой и хорошей зарплатой, обженить и обосноваться в этой самой квартире. А там уж как сложится.

Бабой она была ушлой, с перекалеченной судьбой, приспосабливающейся выживать, а куда деваться?

Никому не верила, всех ненавидела, считая виновными в своей несчастной судьбе, подворовывала на работе, спала за небольшие деньги с местными рыночными кавказцами, да и вообще с кем придется. Словом, готова была на все, никакой морали и брезгливости для нее не существовало. Узким и злым умишком быстро поняла, что подросшая дочка – красавица и именно на этом – наконец-то! – можно выехать, да еще и как! Если, конечно, с головой.

Но вот последнего у Лианы (кстати, по паспорту она оказалась Лидией), увы, не наблюдалось. Совсем.

– Дура, дура! Совсем нет мозгов! Вся в своего папашу-урода, тот тоже был слабоумным, – кричала мать в трубку, когда дочь принималась трещать про какого-то фотографа.

– Он хоть с квартирой?

– Ну конечно, с квартирой, мам, ты что, дура? Какая квартира? Обыкновенная! Ладно, отстань! Хорошо зарабатывает? Да хорошо, мам, успокойся! В рестораны? Конечно, ходим! Подарки? Ой, мам, ты мне надоела! – Дочка вешала трубку.

Почуяв неладное – «Знаю я эту дуру», – мать взяла три дня отгулов и поехала навестить свою кобылу и заодно глянуть на женишка. Чуяло сердце, чуяло, что там что-то не то!

И оказалось, так и есть – тот еще женишок! Во-первых, разведенный и с алиментами. Во-вторых, квартира ничем не лучше, чем ихняя, себежская! Говно, а не квартира. И райончик соответственный – пьянь да срань, она с этим хорошо знакома, всю жизнь бок о бок. Да и сам – смурной, неприветливый, то ли с похмела, то ли просто говнюк. По хате и по самому видно – денег нет ни хрена, нищета. Да еще и морду кривит. Типа не нравится – съезжайте!

Одну ночь переночевала, а там свою дуру под мышки, и вперед. Нашла комнату по объявлению и в тот же день заселились. Прибралась, продуктов купила, холодильник забила – мать есть мать, – с соседями и с хозяином разобралась, предупредила – чтоб ни-ни, ясно? Если кто мою дочку обидит, дело будет иметь со мной!

А Лидка, дура, ревет. Не понимает, что этот, с позволения сказать, фотограф ею только пользовался! Пары трусов не подарил, цветочка не принес, жлоб проклятый! В общем, вывезла свою дурочку, пристроила, устала так, как будто три вагона разгрузила.

Обратно ехала и думала: «Надо перебираться. В столицу эту гребаную, к Лидке поближе. И там жизнь налаживать, дуру свою пристраивать. Последний шанс ее Лидка. Лиана! Ну ладно, пусть будет Лиана, не в имени дело. Дело в мозгах. А их у ее Лианы нет как не было. Хоть красотой бог не обидел, и за это спасибо. Правда, что красота без мозгов… Ну ладно, у Лидки красота, а у нее мозги. И кстати, надо на работу хорошую девку устраивать – секретаршей к большому начальнику или там… В общем, надо подумать. А для этого есть мать. Я и подумаю».