Нежный ангел - Ли Бристол

— Я смотрю на тебя по-другому каждый раз, когда тебя вижу, — ответила она.

Ему было так трудно не коснуться ее, когда она стояла так близко. Ему было трудно не обнять ее, когда каждая клетка его кожи трепетала от потребности чувствовать ее рядом.

Ему было так трудно не поцеловать ее, когда он видел в ее глазах, как она этого ждет.

Он повернулся, чтобы найти свою рубашку. Затем он проговорил неуверенно:

— Все изменится, если я останусь здесь. И может быть, ты возненавидишь меня за это.

— Ты думал, что я скажу «нет»? — Ее голос был тихим, удивленным.

Адам повернулся, сжимая в руке рубашку, и пристально посмотрел на нее. Она сидела на кровати, стиснув руками колени, глядя на него с каким-то нерешительным изумлением, и едва заметное смущение разрумянило ее щеки.

— Раньше… когда ты спросил, хочу ли я стать твоей женщиной, ты был уверен, что я скажу тебе «нет».

Она осеклась, потому что он посмотрел на нее, ожидая, что она скажет дальше. А она засомневалась, что может сказать это в принципе: вряд ли такой человек, как Адам, готов к тому, чтобы захотеть это услышать сейчас, если он вообще когда-нибудь захочет это услышать. Но также она была уверена в том, что ее чувства не изменятся, и если она не заговорит о них сейчас — то когда же? Все вокруг изменилось. А они, быть может, изменились слишком быстро. Или, возможно, у них ушло слишком много времени на то, чтобы измениться… Может быть, это началось в тот самый день, когда он обнял ее в туннеле, и тогда, в его объятиях, она впервые поняла, что такое надежность. Перемены пугали ее уже тогда и продолжают пугать теперь. Но больше всего она боялась того, что однажды он просто исчезнет из ее жизни, и она никогда не узнает, чем бы могла обладать, если бы он с ней остался.

Она с силой сжала колени, ее щеки пылали, но она не видела другого выхода. Она откровенно скажет ему обо всем.

Торопясь, она продолжила:

— Ты думаешь, это из-за моей матери, думаешь, я хочу доказать, что я могу быть такой же плохой, как она… и, возможно, я действительно плохая, но я не чувствую себя такой, когда ты рядом. Или, может быть, ты думаешь, что теперь, когда папа умер, я одинока и испугана, и, может быть, так оно и есть, но разве ты не видишь, что я всегда была одинокой и испуганной… пока не встретила тебя. Ты сумел изменить мое отношение ко всему, и я…я хочу быть с тобой. Но может быть… — Она тревожно ловила его взгляд:

— Но может быть, ты не хочешь меня?

Кровь Адама перекатывалась по венам тяжелыми, медленными волнами, и на гребне каждой из них вырастал новый импульс желания, восторга и беспомощности. Она, сидевшая на кровати, выглядела такой маленькой, такой уязвимой — и предлагала ему себя! Она не сознавала, что делала. Но ни за какие богатства в мире он не согласился бы уйти от нее теперь.

Его рубашка упала на пол, и он подошел к Энджел. Он сел рядом с ней, коснулся ее лица, а потом запустил пальцы в ее волосы и хрипло проговорил:

— Я хочу тебя.

Тьма в ее глазах сменилась светом, она сделала короткий вдох, и для возбуждения ему уже не нужны были поцелуи. Даже один взгляд на нее, даже простое поглаживание ее кожи будили в нем вихрь желаний. Он обнаружил шпильки, которые удерживали ее волосы, и вынул их неловкими, как будто распухшими пальцами. Ее волосы, черные и блестящие, как изящный атлас, волнами рассыпались по ее плечам, он брал их пряди в ладони, вдыхая их аромат, упиваясь их красотой. Он слышал ее нежное дыхание и ощущал, как ее ладони в невинной ласке скользили вверх по его обнаженным рукам. От ее прикосновений жар острыми иглами пронзал его кожу.

Заниматься с женщиной любовью всегда было для Адама самым простым, самым естественным делом на земле. Он получал удовлетворение и наслаждение, и ни одна из женщин, с которыми он спал, ни разу не пожалела о том, что его узнала. Раньше он считал, что этого достаточно. Но с Эндхел все обстояло по-другому, и он с удивлением обнаружил присутствие легкой нервозности в своем желании.

Самому получить наслаждение было просто, и до сегодняшнего дня для него только это и имело значение. Но Энджел должна получить больше, чем другие. Он не хотел, чтобы она потом жалела об этом. Он не хотел, чтобы она его возненавидела. Он боялся ее потерять — вот в чем было дело.

Он отогнул ткань платья, где оторвались две верхние пуговицы, и кончиком пальца провел по узкой полоске шеи, который теперь обнажился. Он почувствовал, как она напряглась, когда он расстегнул следующую пуговку, и тогда он остановился и поднял взгляд на ее лицо.

— Тебе необязательно это делать, Энджел, — прошептал он. То, как он произнес это, было нечто средним между шепотом и бормотанием, и его голос звучал хрипло и прерывался. — Не делай это только потому, что я заставляю тебя, или потому, что ты думаешь, будто я хочу, чтобы ты это делала.

Ее щеки горели, губы приоткрылись, она часто дышала.

Ее глаза искали его глаза со смесью любопытства и небрежения.

— Все это так… странно.

— Да. — Он ласкал изгиб ее шеи. — Думаю, да.

Она опустила глаза и расстегнула следующую пуговицу, а потом еще одну и еще, пока ее лиф не распахнулся от шеи до талии и не показалась кремовая прозрачная ткань ее сорочки. Адам, боясь дышать, бережно и осторожно через голову снял с нее лиф платья и отбросил прочь.

Он видел очертания ее грудей, ее бледно-розовую кожу и то, как поднималась и опускалась ее грудь с каждым вдохом. Завязки на ее сорочке были невероятно крошечными; они дважды выскальзывали из его дрожащих пальцев, прежде чем он сумел развязать бантик, который стягивал ткань.

У него отчаянно билось сердце и на лбу выступил пот, когда он положил пальцы на ее плечи и медленно потянул одежду вниз, к ее талии. А затем, глубоко вздохнув, заключил ее в объятия и положил на постель.

Энджел охватил жар от его объятий, от прикосновения его обнаженной кожи к ее коже, жестких волосков на его груди — к ее груди. У нее перехватило дыхание и закружилась голова, когда она опустилась на подушки, окутанная его жаром и его силой, и ей казалось, что ее рассудок переполнился слишком большим количеством эмоций, с которыми она уже не могла совладать. Сначала она стеснялась, но теперь, запертую в тайной интимности прикосновений, ее унесло куда-то туда, где ее наверняка ждало счастье.

Он взял в ладони ее груди, и она задохнулась, ошеломленная странностью этого прикосновения и того отклика, который оно вызвало в ней. Головокружительный, бросающий в дрожь прилив тепла, напряжение внизу ее живота, какое-то непонятное томление… а затем она почувствовала его губы там, ощутила его поцелуи, жадные и жаркие, и удовольствие было таким, какого она никогда раньше не испытывала. Да, удовольствие, но также и нарастающая жажда чего-то, что она не могла определить словами, вызвали у нее тихий стон.

Стыдливость и застенчивость были забыты, и ее руки ласкали его спину, исследуя гладкую поверхность и налитые мускулы его плеч. Как странно и захватывающе было узнать мужчину с этой стороны, быть с ним так близко, что, казалось, их кожа слилась воедино, чувствовать, как его прикосновения зажигают огонь в ее крови, и позволять его поцелуям уносить прочь ее мысли, ее прошлую жизнь.