Метафора Отца и желание аналитика. Сексуация и ее преобразование в анализе - Александр Смулянский

сугубо частные, оказываются отмечены попытками отправлять желание уже сложившимся на основе этой деятельности образом. Это и вызывает к жизни пресловутые компульсивности, постоянные обсессивные заторы в действиях, которые непременно нужно выполнить определенным образом, – явления, которые медикалистский подход, не видя их причин, искусственно обособляет в симптом.

Описываемая деятельность непременно разворачивается в сфере, не обязательно являющейся публичной, но где тем не менее возможны определенные достижения и формирование репутации на их основе. Этим объясняется перманентное недовольство невротика тем, как обстоят дела в области, в которой он скромно полагает себя более сведущим или, во всяком случае, менее глухим и нечутким, чем признанные авторитеты. В то же время при всем честолюбии навязчивого субъекта свой основной вклад он постоянно совершает в репутацию кого-то другого, что не может не привлечь внимание аналитика. Всю свою критичность субъект адресует уже снискавшему успех проекту, где слава того, за кем он наблюдает, налицо, но без подсказок со стороны обсессика как будто не может избежать присущих ей ключевых изъянов, которые и вызывают его обостренный интерес. При этом, в отличие от навязчивого типа, сошедшего со страниц медицинского справочника, обсессивный субъект интересуется вовсе не отдельными штрихами, призванными довести произведение до совершенства. В признанном проекте его возмущает лежащее в его основе лицемерие, связанное с тем, что заявленному уровню этот проект на деле соответствует далеко не всегда. Невротик навязчивости не только знает, как лучше, в этом отношении ничем не отличаясь от любого из нас; его миссия гораздо амбициознее – он знает, где другой оступился, где он предал свое желание. Сходство с известным аналитическим императивом «не уступать в своем желании» делает близость обсессивной и психоаналитической позиций еще более очевидной.

Впрочем, есть у них и существенные отличия. Так, парадоксальность положения невротика навязчивости усугубляет то, что наблюдаемый им другой преуспевший субъект, независимо от реально извлекаемых им дивидендов, обычно нимало не бедствует и меньше всего заботится о том, чтобы своему незримому советчику и конкуренту угодить. Если в облюбованной обсессиком деятельности этот другой совершает глупости, в том числе потенциально сказывающиеся на его репутации, то обычно он нисколько этим не смущен. Если же ему удалось ни разу не оступиться публично, то в коррекции своих промахов он тем более не нуждается. Иными словами, обсессивный субъект своей критикой не только предлагает другому нечто ненужное, но и делает это из того места, откуда разница между успехом и позором в конечном счете оказывается несущественной, поскольку оба эти исхода в равной мере вызывают у невротика тревогу. Психоаналитик здесь должен быть предельно бдительным и не поддаваться на уверения анализанта, что в избранной им области он якобы виртуозно отделяет зерна от плевел, «звезд» от «ноунеймов», хороший вкус от пошлости и т. п. Ближе к своему завершению подобный анализ обычно открывает обманчивость этого мнимо первоочередного для навязчивого субъекта отличия.

Это означает, что немое возмущение невротика в равной степени адресуется всем: равнодушию и самодовольству рядовых участников конкурентной борьбы за авторитет и славу, глухоте и неуступчивости признанных авторитетов. Испытываемую в этой связи субъектом меланхолию аналитику легко принять за проявление зависти, то есть за влечение взгляда, жадного до полученного другим успеха. Лишь впоследствии обнаруживается, до какой степени подобная реакция сходна с истинной меланхолией как признанием собственной неспособности иметь дело с собственным объектом, сделать свое желание достаточным основанием для пробуждения желания в другом. Эту меланхолию не следует сбрасывать со счетов, поскольку, несмотря на довольно ажитированный общий настрой невротика, именно она лежит в основе прокрастинации его собственных достижений.

Таким образом, субъект навязчивости занят постоянным исследованием способности своего окружения желать в соответствии с идеалом-Я. Может показаться, что речь идет об идеале-Я самого невротика навязчивости, поскольку в современной культуре существует тенденция сопровождать любую критику извинениями за ее предположительный субъективизм. Однако в основе критики, производимой обсессивным субъектом, лежит вовсе не тот или иной субъективный критерий качества. Достаточно сказать, что, откладывая создание собственного продукта, обсессивный субъект зачастую искренне не понимает, какими критериями он при его создании должен руководствоваться. В результате и аналитик, и анализант ощущают бессилие поступков и намерений последнего, сопровождающееся характерным брюзжанием, которое его ближайшее окружение принимает за критиканство.

Но даже в этом бессилии невротик верен лежащей в основе его сексуации обязанности требовать от другого не просто деятельности новаторской и одновременно виртуозной, ведущей к авторитетному признанию и успеху, но следования закону, основанному на отцовской неудаче, которую оформляет и восславляет невротически сексуированное желание. Невротик навязчивости следит, чтобы другой желал в том подлинном смысле, который задается сексуацией пола, обслуживающей один из аспектов кончины, небытия отца. Аспект этот и запускает выработку невротического симптома.

Вопреки расхожему представлению о подчеркнутом невротическом индивидуализме, ничто не занимает обсессика сильнее, чем вовлечение окружающих в решение этой задачи, что позволяет поставить под сомнение замкнутость и автономность бытия навязчивого субъекта, которыми он сам в анализе склонен бравировать. На эту браваду зачастую попадаются психотерапевты, воображая, что здесь возникает реальная необходимость задействовать специальный нозологический подтип, называемый «нарциссическим». На деле за этой обманчивой самодостаточностью кроется предельная верность субъекта навязчивости своим педагогическим обязанностям, которые состоят в том, чтобы держать другого в поле зрения и любой ценой добиться от него отправления желания сообразно якобы взятым им на себя обязательствам.

В том числе для этого невротик воздерживается от реализации собственного желания: тем самым он косвенно дает другому зеленый свет. Речь здесь идет не о голой прокрастинации, а об особом этикете, почти церемониальной уступке, причина которой самому невротику обычно неизвестна, но которая выражает себя в обсессивных действиях, основанных на игре чередований. Смысл этих действий при ближайшем рассмотрении состоит в обыгрывании порядка следования – например, через ритуальный пропуск трещин в тротуаре или элементов паркетного покрытия при ходьбе. Когда субъект старается наступать только на полосы определенного цвета или, напротив, тщательно их избегает, это означает, что кто-то другой, пусть сколь угодно виртуальный, делает или должен делать то же самое, но в ином порядке.

Упуская это обстоятельство, исследователи невроза навязчивости оказываются систематически обмануты той автономностью, в которую обсессивный тип облекает свои компульсивности, и полагают навязчивый ритуал чем-то вроде непроизвольного жеста, продукта общего невротического состояния. Неслучайно в качестве его иллюстрации обычно приводят так называемый тик, который выглядит заведомо лишенным всякой цели. Из виду здесь пропадает степень, в которой воображаемый невротиком другой уже встроен в исполняемый ритуал, причем отнюдь не в качестве зрителя. Полагая, что задает себе бессмысленные задачки, которые сам же и решает, невротик навязчивости не замечает, насколько этот ритуал походит на бросаемый другому