Пардес - Дэвид Хоупен

активнее прочих. Но в этой же связи, пожалуй, никто не поспорит и с тем, что вы пятеро – характерные представители своих товарищей. Другие на моем месте – и более того, в этой самой школе – не потерпели бы столь тревожащего поведения. Многие, вычислив эту закономерность, немедленно пресекли бы ее в корне, так сказать.

Краем глаза я видел, что Эван совершенно спокоен, как будто эта речь обращена к кому-то другому.

– Если честно, колледж, – продолжал рабби Блум, – последнее, о чем мне хочется вам напоминать. – Я поморщился, сообразив, что из всех собравшихся – кроме Оливера, которому на учебу наплевать до такой степени, что можно не брать его в расчет, – лишь мне одному нельзя тешить себя мыслью, что я все равно поступлю в какой-нибудь крутой колледж. Рабби Блум, точно прочитав мои мысли, обратился ко мне: – Мы с мистером Иденом встречались от случая к случаю. Не знаю, в курсе ли вы.

Амир нахмурился:

– Правда?

– Да. – Эван улыбнулся. – Разумеется, мы это заметили.

– И наши встречи вызвали у вас любопытство, мистер Старк?

– Не-а. Я отлично знаю, что вы делаете.

Рабби Блум погладил край стола.

– У вашего друга пытливый ум, наверняка вам это известно. Я давал ему новые знания.

– Новые знания? – ужаснулся Амир.

– Не беспокойтесь, мистер Самсон, это факультативные занятия. Но теперь я хочу распространить это приглашение на всех вас.

Я почесал подбородок, сообразив, почему рабби Блум внезапно отменил наши встречи.

Ноах залпом выпил красный “Гаторейд”.

– Какое приглашение?

– Присоединиться к нам. Вы все восприимчивые мыслители, бесспорно, наши лучшие…

Амир взглянул на Оливера и хохотнул. Оливер в ответ показал ему средний палец.

– Если бы это приглашение действительно распространялось на лучших мыслителей, – произнес Амир, – надо было позвать первую пятерку, а не этот… дивный комплект.

– Что за человек. – Оливер вздохнул. – Вечно печется о своем месте в иерархии. Вы когда-нибудь видели того, кто настолько гордился бы вторым местом?

– Меня всего лишь удивило, что ни Софию, ни Дэвиса…

Рабби Блум закинул ногу на ногу.

– Вы желаете включить и мистера Дэвиса? Я полагал, вы предпочтете исключить его.

Амир не нашелся что ответить. Оливер фыркнул.

– Так в чем дело-то? – спросил Ноах. – Это, в общем, что-то типа книжного клуба?

– В некотором роде, мистер Харрис, – согласился рабби Блум. – Назовем это книжным клубом, который уделяет особое внимание насущным жизненным вопросам, маскируется под инновационную дисциплину и создан с учетом вас пятерых.

Оливер пошевелился, собираясь встать.

– Ага, но нет, спасибо, рав. Это очень великодушно с вашей стороны и все такое, но чтения у меня и так выше крыши.

– Я преподаю довольно давно, джентльмены, дольше, чем готов признать. И как профессионал считаю вас самой непочтительной компанией, с какой мне доводилось сталкиваться.

Ноах рассмеялся. Амир огорчился.

– Ой, всё, – ответил Оливер. – Вы вгоняете нас в краску.

– Однако подозреваю, что непочтительность ваша столько же связана с сомнениями, скажем так, сколько и с личным несчастьем. – Рабби Блум снял очки, протер линзы. Я обвел глазами наш круг. Эван, потупясь, едва заметно кивнул, точно все это время терпеливо ждал, когда же наконец директор выскажет эту мысль. – Так что смейтесь на свой страх и риск. Разумеется, вы вольны сами принять решение. Но предупреждаю: если вы откажетесь участвовать, в случае очередных проступков я вынужден буду прибегнуть к более традиционным дисциплинарным методам.

Эван улыбнулся:

– Как ответили наши прародители, когда Господь занес над их головами Синай и угрозой вынудил принять Тору?[190] “Наасе ве-нишма”[191].

– А как же другие уроки? – спросил Амир. – Как нам наверстывать пропущенное?

– Вам не придется ничего наверстывать, – заверил его рабби Блум, – если ваш интерес окажется достаточно серьезным.

– Итак, – подытожил Эван, – просто чтобы убедиться, что мы все поняли: вы действительно верите, что покажете нам какие-то великие книги и мы исправимся, словно по волшебству?

– Именно так, мистер Старк. Я действительно верю, что вы исправитесь.

Эван встал и протянул руку рабби Блуму:

– Когда начинаем?

* * *

Пожалуй, самым громким событием ноября стал день рождения Реми Уайт. Последние несколько лет, пояснил Ноах, Уайты арендовали самые модные ночные клубы Майами, куда иначе попасть практически невозможно, и устраивали шикарный праздник: официанты, фотографы, танцовщицы в клетках, знаменитости второго ряда, с которыми работал отец Реми.

– В общем, на всю катушку, – заключил Ноах. – Скульптуры изо льда, диджеи, бесплатный бар.

Приглашения разослали по почте – тяжелые кремовые листы бумаги с просьбой обязательно ответить, – и как я ни караулил, не успел перехватить письмо, мать сама достала его из почтового ящика.

– Что это? – Мать держала в руках огромный розово-золотистый конверт, на котором изящным каллиграфическим почерком были выведены инициалы Реми. – Чья-то бар-мицва?

– Это мне, спасибо. – Я попытался вырвать у нее приглашение.

Она открыла конверт.

– Восемнадцатилетие Реми Александры Уайт, празднование состоится в “Эйфории” в Майами? Что еще за “Эйфория”?

Я пожал плечами.

– Звучит… дешево.

– Дешево? Да это самый престижный клуб Майами.

– Ты же вроде не знаешь, что это?

– Я, э-э, слышал о нем.

Мать рассматривала приглашение.

– Кто из них Реми?

Я вспомнил, как Реми блевала на этот самый пол, на котором сейчас стояли мы с мамой.

– Ты ее не знаешь, – ответил я.

– Кто ее родители?

– Не знаю. Ее отец какая-то важная шишка.

– А, точно. Кажется, Синтия упоминала о них.

– Ага. Вроде должно быть весело.

Мать колебалась: материнские инстинкты наскоро оценивали возможность того, что ее сын пойдет на вечеринку по случаю дня рождения в ночной клуб в Майами.

– Пожалуй, мне следует обсудить это с абой.

Я попытался изобразить спокойное безразличие.

– Не понимаю, о чем тут говорить.

Она ничего не сказала. Еще раз перечитала приглашение.

– Аба считает ненужным все, кроме Гемары. – Я гнул свое.

Мама подняла глаза от приглашения и посмотрела на меня с несвойственным ей раздражением.

– Ари. Не смейся над ним.

– Я не смеюсь.

– Тогда о чем ты говоришь?

– Я говорю о том, – после неловкой паузы ответил я, – что он жалеет об отъезде из Бруклина. Он не хочет другой жизни, и ты знаешь это лучше меня.

Мама обвела взглядом гостиную, стараясь не встречаться глазами со мной. Посмотрела на наши полки с сефарим[192]. На семейные фотографии в рамках. На диваны, пыльные абажуры, ненужные шаббатние ботинки, разнообразные книги по самопомощи, которые она обожала, на брошенные очки для чтения, одинокий вязаный кардиган в ромбах. Она устало глядела на все эти вещи, в сумме образующие семью.

– Има, тебе ведь нравится здесь? – Я специально задел ее за живое.

– Ну конечно, мне нравится здесь…

– А знаешь почему?

Она