Книга без переплета - Инна Гарина

— Фу, Баламут, — заскрипел чатури. — Предлагать постыдную роль соглядатая, и кому — мне! Впрочем, если ты уверен, что хочешь знать это, я тебе и так скажу — они просто беседуют. И не обменялись еще даже ни одним пожатием руки…

Босоногий колдун возвратился на следующий «день» после этого разговора и принес, к несказанному облегчению Баламута, новый талисман, изготовленный по точному подобию Тамрота-Поворачивателя. Теперь уж время мучений для королевского шута должно было закончиться, так или иначе, и чем бы оно ни кончилось, все было лучше беспомощного томительного ожидания беды. Он воспрянул духом, обретя наконец союзника, ибо нимало не сомневался в том, что почтенный старец примет его сторону и, если что, призовет принцессу к порядку.

Не все обрадовались возвращению колдуна. Ревнивый глаз Баламута приметил, что при виде Аркадия Степановича принцесса Май побледнела и едва сумела скрыть весьма неуместное огорчение, а молодой король впал в глубокую задумчивость. Беда еще не миновала. И Доркин держался настороже.

Сам Аркадий Степанович был ни грустен, ни весел. Когда все собрались, он объявил, что хотя талисман ему и удалось изготовить в рекордные сроки, однако в деле освобождения Овечкина от чар он нисколько не преуспел. Сведения о магических заклинаниях такого рода в библиотеках колдунов, разумеется, имелись, но были крайне скудны, и мало против каких заклинаний существовали контр-чары. Ибо немногие решались рисковать своей свободой ради того, чтобы изгнать голодного духа из мира людей, и не исключено, что эти рискнувшие так и пребывали до сих пор пленниками разных неизвестных мест. Короче говоря, эта область знаний была практически не изучена ввиду как раз их неудобоваримости и неприемлемости…

Босоногий колдун сурово посмотрел на чатури, и тот, потупясь, пробормотал, что боги открыли ему знание об этом заклинании, как о единственном способе совладать с Хорасом. Так что он не виноват. Дух духу рознь, а Хорас был весьма страшноват, чего уж греха таить…

Овечкин, слушая это, пытался улыбаться. Когда он решился на свой геройский поступок, то как-то вовсе не думал о последствиях, во всяком случае, ему казалось, что он готов ко всему. Плен — так плен. Но сейчас, когда страхи были позади и никому ничего не угрожало, и все принимали такое участие в его судьбе, мысль о том, чтобы остаться в этом мире навсегда одному, повергала его в трепет. Он никому не говорил об этом, потому что чувствовал себя отчасти еще и виноватым, причиняя окружающим столько беспокойства. Но переживать — переживал.

Расстроились все. Фируза так и вовсе судорожно сжимала кулачки под столом, боясь взглянуть на Михаила Анатольевича. Но Аркадий Степанович сказал в утешение, что огорчаться рано, не все еще потеряно. У него просто не было времени побывать, например, у знакомых своих восточных магов, специалистов по всяческим духам и джиннам, да и мало ли еще у кого!..

— Так что унывать пока не будем, — бодренько заключил он. — Но вот что я хочу сказать — история эта может затянуться. А у некоторых из присутствующих есть весьма срочные дела.

Он посмотрел на Никсу Маколея.

— Я вижу, вы уже вполне оправились, ваше величество. Таквала ждет…

— Да, — откликнулся король. — Ведь чары Хораса должны были рассеяться, и, стало быть, подданные мои на месте и изрядно недоумевают по поводу исчезновения своего короля. Пора домой…

Он бросил короткий взгляд в сторону Маэлиналь, но та смотрела прямо перед собою.

— И никому из вас нет смысла больше ждать, — решительно заявил старец. — Поэтому поступим так — сначала я провожу в Таквалу Маколея, это не займет много времени. Затем, когда я вернусь, мы с остальными отправимся в Данелойн… там придется задержаться чуть дольше, ведь надо же разобраться наконец со всеми этими войнами и талисманами. Но вы не волнуйтесь, Мишенька, я буду к вам наведываться и делом вашим буду заниматься параллельно. Да, у нас же еще Фирузочка…

— Обо мне не беспокойтесь! — торопливо сказала та. — Я пока побуду здесь, с Михаилом Анатольевичем. Дома меня никто не ждет, дел никаких… а ему все-таки будет не так одиноко.

Овечкин попытался было запротестовать, но все так обрадовались решению Фирузы, словно она сняла немалый груз с их совести. Да и ему, признаться, стало значительно легче…

На том и порешили. Босоногий колдун готов был немедленно отправляться с Маколеем в Таквалу, но тот, замявшись, попросил небольшой отсрочки. И когда, встав из-за стола, все начали расходиться, он подошел к Май и пригласил ее на прогулку.

Бледные щеки принцессы слегка порозовели, а сердце внимательно наблюдавшего за обоими Баламута Доркина ухнуло в пятки. Он не мог быть спокоен до последней минуты.

Никто не был свидетелем разговора, состоявшегося между молодыми людьми на полянке в глубине леса. Но если бы кто и оказался поблизости, вряд ли бы он понял, что присутствует при прощании влюбленных. Лица их были спокойны, и голоса не дрожали. Они даже ни разу не коснулись руки друг друга.

Всю дорогу до этой полянки они шли молча, и только когда приблизились к упавшему дереву, на стволе которого столько раз сидели вдвоем, Никса Маколей остановился и сказал тихим, ровным, почти безжизненным голосом:

— Должно быть, мне нет нужды говорить о том, что я полюбил вас, Май, с первого взгляда.

Принцесса опустила глаза.

— Я не смею спрашивать о ваших чувствах, — продолжал Никса, — хотя… хотя мне приятно было бы знать, что вы иногда вспоминаете обо мне в вашем далеком Данелойне. Таком далеком…

Голос его вовсе замер, но принцесса слабо кивнула, и, ободренный этим ее движением, он снова собрался с духом.

— Я бесконечно сожалею о том, что мне не удалось стать истинным героем в ваших глазах — самому изгнать злого духа, освободить вас и таким образом заслужить право на ваше уважение, вашу дружбу, принцесса…

— Вы заслужили его, — перебила она мягко. — Я ценю вашу доблесть и ваше мужество в полной мере, и, поверьте… если бы не некоторые обстоятельства, мы совсем иначе сейчас говорили бы с вами.

— Мне известны эти обстоятельства, — с болью ответил Маколей. — И потому я не осмеливаюсь сказать больше. И все же… если бы они не были таковы… я хотел бы знать…

— Так знайте, — принцесса подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо. — Я тоже люблю вас, я всегда буду любить вас. И это все, что мы можем сказать друг другу.

Он закрыл глаза и стоял так несколько мгновений. Потом тихо сказал:

— Благодарю вас. Если когда-нибудь…

— Никогда, — отвечала принцесса. — Мы больше не увидимся с вами.

— Тогда — прощайте?

— Прощайте…

Они стояли совсем близко, но ни один из них не сделал движения навстречу. Только некоторое время молча смотрели в глаза друг другу и затем двинулись в обратный путь походкою легкой и ровной, не спеша и не мешкая, словно возвращаясь с обычной прогулки.