Очаровательная наставница - Эмили Брайан

– А ты сейчас что будешь делать? – спросила Жаклин, направляясь к двери.

Изабелла заставила себя улыбнуться:

– Что и всегда делаю в это время дня. Просмотрю свою корреспонденцию.

«И напишу самое важное в моей жизни письмо», – мысленно прибавила она.

– Ох! Большой палец у меня болит ужас как.

Стянув сапог, Мериуэзер посмотрел на палец, торчавший из дырки в полосатом чулке. Ноготь треснул и почернел, однако не это вызывало боль. Просто Мери имел обыкновение мыться только при крайней необходимости, а в последнее время – лишь когда этого требовала миссис Би.

– У вас подагра, старина, – не глядя на него, сказала миссис Билли, поскольку в этот момент лишала перьев цыпленка. – Недуг богатых людей. Это ваши соусы и пироги, которые вы едите. К тому же у нас значительно поубавились запасы мяса с тех пор, как вы здесь. Слишком много едите и мало работаете. Это подагра.

– Совсем и не подагра, – возразил Мери. – А если так, виновата в этом несчастье ваша бесподобная готовка.

Миссис Билли хмыкнула, но расцвела от его похвалы.

– Тогда попробуйте лить меньше соуса на свою картошку.

– Нет, это случалось и раньше, – ответил Мериуэзер, потирая ногу. – Время от времени, независимо от того, наполнил ли я свой желудок или нет. Помню, однажды…

Мери умолк, не договорив. Раздражающее подозрение грызло его, как терьер крысу.

– Ну, продолжайте, – сказала миссис Бидли, кладя цыпленка на разделочную доску.

– Этого уже давно не случалось, ведь кэп не попадал ни в какие переделки, – объяснил Мери. – Первый раз чертов палец дал о себе знать в ночь перед тем, как мы потопили «Отважного» и я выудил кэпа из глубины. – Мери описал несколько случаев, где палец предупредил его о грозящем бедствии. – Потом был Сент-Томас, когда тот французский капитан чуть не повесил его. Даже заключил в тюрьму, но мы дали по стене залп и вытащили кэпа. И к тому же пополнили команду другими заключенными, так что нет худа без добра. Но если бы кэп прислушался к моему большому пальцу до того, как сойти на берег той ночью…

Мери опять замолчал и натянул сапог.

– Я должен ехать в Лондон, немедленно.

Мериуэзер объяснил, что знает о местонахождении капитана и мисс Рен.

– А я думала, она задерживается в Бате, выбирая шелк, – сказала миссис Билли.

– Главное не в том, что они не в Бате.

Когда он рассказал об условии помилования, экономка вышла из себя, как чайник, полный кипятка. Он пытался успокоить ее, но миссис Би даже не слушала. Мериуэзер решил, что пусть она говорит. С женщиной, которая держит в руках большой нож мясника, лучше не шутить.

– И вы стояли там, смотрели ему вслед, зная, в какую беду он может попасть, – обвиняла его миссис Бидли. – Вы слабоумный, вы олух…

– Я могу позволить вам заговорить меня до смерти или отрубить мне голову, но есть один верный способ заткнуть вас хоть на минуту.

Он схватил миссис Би за талию и прижал к себе для звонкого поцелуя в губы.

– О! – произнесла она. – О Боже мой!

– Надеюсь, что нет, старушка, – возразил Мери. – Обычно, когда мужчина целует женщину, ее Бог тут ни при чем.

Нож мясника упал на пол. Острое лезвие не задело ногу Мериуэзера, но тяжелая рукоятка ударила по большому пальцу. Он взвыл и запрыгал на одной ноге, двумя руками держась за больную.

– Я могу позволить вам кричать, пока ваша глупая голова не отвалится, или заткнуть вас, старина, – объявила миссис Бидли.

Она схватила его за уши, притянув к себе для такого же звучного поцелуя. Он моментально забыл про больной палец.

– Полагаю, это значит, что вы можете звать меня Джозеф.

– Полагаю, что так.

– Что я зову вас миссис Бидли, это слишком длинно и неудобно. И что из-за вас я чувствую себя как молодой жеребец, «старушка» вроде тоже не подходит, а?

– Мое имя Хагита.

– Хагита? Не думаете, что такое имя можно использовать как запасное?

Миссис Би шлепнула его, но Мери обхватил руками внушительную талию и сжал ее.

– А теперь как насчет объединения имен, чтобы я назвал вас миссис Мериуэзер?

Он снова поцеловал ее, и долгое время никто из них вообще не употреблял никаких имен.

Конечно, Мериуэзер должен был ехать в Лондон, он не мог игнорировать предупреждение своего большого пальца. Но миссис Бидли не хотела, чтобы он уезжал один в такое опасное путешествие. Она настояла, что тоже поедет – на случай если будет нужна мисс Жак. Честно говоря, Мериуэзеру и самому не хотелось покидать миссис Би, когда оказалось, что губы у нее мягкие, как ее внушительные бедра.

И сладкие, как пирог с вишней.

А дети? Что делать с ними? Ведь нельзя же оставить их только на отца Юстаса, они все равно не будут его слушаться.

В полдень, когда тяжелогруженый фургон выезжал из ворот замка, миссис Бидли правила парой гнедых, а девочки болтали у нее за спиной. Их сопровождали Мери на своей коренастой верховой лошади и отец Юстас на, как он всех уверял, спокойном и надежном муле.

Они еще не успели миновать первый пятимильный указатель, а Гиацинт уже на всех рассердилась. Близнецы отказывались разговаривать даже друг с другом. Только Лили постоянно спрашивала: «Мы уже приехали?», а Дейзи на каждом подъеме дороги терзала миссис Бидли просьбами отдать ей вожжи.

– Никогда еще не ездил в Лондон, только плыл на корабле, – сказал Мери отцу Юстасу, пока они медленно ехали рядом с фургоном. – Далеко ли до него по суше?

– Если повезет, доедем за неделю, – мрачно произнес Юстас. – А если погода будет плохая, сломается ось, лошадь захромает, или разбойники…

– Я понял вас, отец, – со вздохом ответил Мери. – Да поможет нам Бог.

– Аминь, – кивнул священник.

Тюрьма, построенная еще при Генрихе I в XII веке, имела самую дурную репутацию: жесткость по отношению к заключенным сделала Ньюгейт олицетворением страдания. Много раз ее сносили до основания и сжигали, но тюрьма опять возникала на том же самом месте, как мучительный карбункул на задворках Лондона.

Поэтому Жаклин удивилась, когда увидела, что последним воплощением Ньюгейта было внушительное каменное здание со статуями – место неправдоподобного спокойствия. У Жаклин мелькнул слабый проблеск надежды.

Но уже в воротах тюрьмы их встретило зловоние многолетнего несчастья – крепчайшая смесь мочи, испражнений и рвоты. Жаклин прижала к лицу надушенный платок и старалась не дышать, чтобы защититься от вредных испарений.

Чуть менее отвратительным был шум: грязные ругательства, жалобные вопли, даже какие-то нечеловеческие рычания. Прямо хор грешников в аду.