Откровения Екатерины Медичи - К. У. Гортнер

Всякий раз, выходя из покоев Франциска, чтобы переодеться, поесть или отдохнуть, я натыкалась на толпу возбужденно шепчущихся придворных и послов с горящими глазами, которые подстерегали меня в галереях и пытались прочитать по моему лицу правду о состоянии короля. Франциск бездетен, его наследник — мой третий ребенок и второй сын, десятилетний Карл. Я почти явственно слышала алчные домыслы придворных, чуявших, что равновесие власти вот-вот нарушится. Потому я взяла за правило боковыми укромными коридорами пробираться в свои покои, где задерживалась ровно настолько, чтобы восстановить силы.

Как-то ночью, едва держась на ногах после неусыпного бдения, я вошла к себе, точно в полусне. Проходя мимо алькова, я почуяла, что там кто-то есть. Я стремительно развернулась — и не сумела сдержать крика. Из пустоты соткался Нострадамус.

— Вы меня до смерти напугали! Как вы попали сюда?

— Через дверь. Меня никто не заметил.

Он был в неброской черной одежде с высоким воротником. В руке он сжимал палку и подчеркнуто сутулился, как то в обычае у пожилых людей, однако в тоне его я уловила отзвук мрачного веселья.

— Просто удивительно, как мало обращают внимания на стариков. — Голос Нострадамуса смягчился. — Госпожа моя, я искренне сострадаю вашим испытаниям. Я не решился бы побеспокоить вас, если бы не чувствовал в том настоятельной необходимости.

— Нет! — Я отступила на шаг. — Не смейте мне этого говорить!

— Если я не скажу, как же вы это узнаете? — Нострадамус наклонил голову к плечу.

— Я не хочу знать! — Голос мой сорвался. — Мой сын умирает! Если в вас есть хоть капля жалости ко мне, вы не станете говорить о новых бедах. Я — не вы. Мне не вынести знания будущего.

— И однако же вы должны его узнать. Ибо я видел вас в воде. — Голос Нострадамуса обрел мрачную силу. — Старшая ветвь отомрет в восемнадцать, без листьев, и два острова в разладе. Младшее древо станет править дольше, против тех, кто наполнит страну кровью и распрями.

Словно черная волна обрушилась на меня.

— Что… что это значит?

— Вы спрашиваете, однако уже знаете. — Нострадамус покачал головой и предостерегающе вскинул руку. — Я не могу дать вам то, чем не обладаю. У меня нет ключа. Ключом владеете только вы, ибо это ваш путь.

Он повернулся и вышел, оставив за собой пустоту. Мне хотелось что есть силы закричать ему вслед, заставить вернуться. Что пользы в провидце, который говорит загадками и исчезает, точно дым? Как могут помочь мне сейчас его запутанные пророчества?

И вдруг я поняла.

Франциск — мой старший отпрыск; детей у него нет. Острова в разладе — это религии, католическая и протестантская. И мой следующий сын, Карл, унаследует трон. Он будет править дольше, одолевая тех, кто желает нам зла. Это Гизы, мои заклятые враги. Мне придется сражаться. Карлу я нужна буду больше, чем когда-либо нужна была Франциску; я должна буду отстаивать его права, расстраивать планы тех, кто попытается править за него и ввергнуть Францию в еще больший хаос.

«Не забывай, что Господь уготовил тебе особую судьбу, — вспомнилось мне. — Без тебя эта страна распадется на части».

Я вот-вот потеряю сына… но взамен обрету возможность спасти его королевство.

Я позвала Бираго.

— Разошли письма с моей личной печатью, — велела я, понизив голос. — Напиши коннетаблю, всем вельможам, которые желали бы поражения Гизов. Напиши им, что королева-мать срочно нуждается в их присутствии при дворе. Что это дело жизни и смерти.

Бираго кивнул.

— Так его величество…

— Скоро, — прошептала я. — Мы должны подготовиться.

Пятью днями позже на глазах у меня, державшей его исхудалую руку, Марии, рыдавшей рядом, и угрюмых Гизов мой сын, Франциск II, испустил последний вздох.

Ему не исполнилось еще и семнадцати.

Скорбеть мне было некогда.

Мы вернулись в Париж с телом моего сына; там его передали в руки бальзамировщиков, а Марию, нашу вдовую королеву, ее родственницы из клана Гизов сопроводили на традиционное затворничество в особняк Клюни. За одну ночь Париж осенила морозная тишина, и город укрыли декабрьские снега.

Я сразу же предприняла меры, дабы защитить Карла и прочих своих детей. Никого не дозволено было допускать к ним без моего разрешения, особенно Гизов; я же, едва объявив о начале официального траура, приступила к следующему пункту в списке неотложных дел.

— Вельможи, к которым мы обращались, прибудут завтра, — сообщил Бираго, когда ночью мы, изнуренные трудами, сидели в моих покоях. — Кроме того, письма с изложением ваших доводов были отправлены Филиппу Испанскому и Елизавете Английской, а также германским князьям и нидерландским принцам.

— Прекрасно. — Я сняла плоеный воротник и отложила в сторону. — Был ли ответ от Жанны, королевы Наваррской?

— Был. — Бираго вздохнул. — Она ответила, что обдумает ваше приглашение, однако опасается, что может не выдержать тягот путешествия через всю Францию в разгар зимы.

— Вот как? — фыркнула я. — Что ж, тем лучше. У меня нет ни малейшего желания спорить ни с ней, ни с ее муженьком Бурбоном. Мое приглашение было данью вежливости, не более.

Бираго провел ладонью по лысеющей макушке. Дожив почти до пятидесяти лет, он лишился большей части волос, и теперь высокий лоб с залысинами еще выразительней подчеркивал резкие черты лица и глубоко посаженные глаза, зоркие, всегда настороже, точно у хищной птицы.

— Госпожа, как бы мало мне ни хотелось это говорить, но я считаю, что мы не должны так поспешно сбрасывать со счетов Антуана Бурбона. Согласно закону Карлу до совершеннолетия полагается иметь регента. Антуан королевской крови, по порядку престолонаследия он идет сразу после ваших сыновей. Кроме того, он католической веры, а потому вполне может заявить о своих правах на регентство — в противовес вашим.

Я выдавила отрывистый смешок и побрела к своему креслу. Ноги ныли от пронизывающего холода, который источали стены старого Лувра — сколько бы дров мы ни жгли в каминах, его невозможно было прогреть.

— Насколько мне помнится, Антуан способен молиться только вину и игральным костям. Вряд ли такое ничтожество может представлять для нас угрозу.

— Когда речь заходит о власти, даже закоренелый грешник способен удариться в набожность.

— Другими словами, он может стать орудием Гизов. — Я уселась в кресло, обдумывая его слова. — Что ж, насколько мы можем пока судить, Жанна не намерена отпускать Антуана ко двору. Подобно нам, она наверняка понимает, что он обладает правом на регентство, и меньше всего ей хотелось бы, чтобы ее муж, отец ее сына, стакнулся с Гизами, которых она ненавидит с такой силой, как может ненавидеть лишь гугенотская королева. Не думаю, что нам надлежит беспокоиться на сей счет. — Я помолчала. — Есть вести от Колиньи?