Титулярный советник - Валерий Пылаев

— Тише, свои! — выдохнул в ухо Богдан, оттаскивая меня назад. — Уймись, княже — забьешь ведь дурака!

Драться было уже не с кем. Куракин едва трепыхался, его товарища уже укладывал лицом в паркет Иван, а третий второкурсник все еще со стоном катался по полу, скрючившись и зажимая многострадальную промежность. Дежурного унтера — самого здорового из всех — вырубил Подольский. Несмотря на худобу и даже некоторое изящество, удар у Богданова дядьки, похоже, оказался боксерский.

— Надо же, что нынче творится в славной пехотной школе, — проговорил он, дуя на отбитые костяшки. — Драка, шум… Потрудитесь объяснить, молодой — что здесь вообще происходит.

— Некогда объяснять. Мне нужен телефон.

Я кое-как поднялся на ноги и сплюнул скопившуяся во рту кровь. Похоже, пару ударов все-таки пропустил — и даже не заметил. Ребра болели, в голове чуть шумело — но в целом ощущал я себя сносно. Вполне достаточно, чтобы дойти до Мамы и Папы и…

— Нет уж, погоди, родной. — Иван поймал меня за локоть. — Давай-ка рассказывай. Чтобы мы хоть знали, с какой радости отлупили этих… господ.

— Напасть на дежурных… форменное безобразие, — добавил Подольский. — Вы нас так под монастырь подведете, князь.

Крыть мне было нечем. Если Куракинская шайка действительно выполняла приказ командования — все мы влипли по полной. И только я один хоть как-то знал, что вообще происходит.

— Я знаю, почему Дар не работает, — проговорил я. — Это заговор против короны. И сейчас…

Рассказ занял минуту или полторы, вряд ли больше — но и они показались мне вечностью. Счет уже давно шел чуть ли не на мгновения, и любое промедление грозило чем-то ужасным — и все же я кое-как заставил себя не тараторить. И говорить по существу, опуская лишние детали. Я все равно не собирался раскрывать товарищам все тайны — хватит и того, чтобы они поняли: сейчас главное — разобраться с “Бисмарком”. Остальное подождет.

— Военный заговор, значит? — хмыкнул Подольский — и повернулся к скорчившемуся на полу Куракину. — Теперь понятно, чего эти… хмыри тут с винтовками разгуливают.

— И всем приказали сидеть и не высовываться. — Я покачал головой. — Похоже, что и командиры наши… сами понимаете.

— Только не ротный. — Богдан уперся руками в бока. — Мама и Папа никогда бы с такими не связался, он мужик нормальный!

— Значит, к нему и пойдем, — подытожил Подольский. — Не могут же все офицеры быть заодно — а без них мы много не навоюем.

— Ага. — Иван шагнул вбок и легонько пнул по ребрам тихо постанывающего второкурсника. — Идите с Сашей — вы у нас тут самые языкастые. А мы пока с Богданом покараулим этих… господ.

Не самый плохой план — особенно когда никакого другого, в общем, нет и в помине.

Дороги до кабинета Мамы и Папы было всего ничего: по коридору до лестницы, на этаж вниз и сразу направо. Но добирались мы минут десять, не меньше. Похоже, Куракинская свора уже успела расползтись с оружием по всему училищу и смотрела в оба. Наверняка соответствующие приказы были и у дежурных: Васька-штык и остальные без разговоров пропустили меня наверх, в дортуар, но выйти из него оказалось куда сложнее. К счастью, шума драки на других этажах как будто не услышали, но мы с Подольским все равно осторожничали и крались так, чтобы наверняка не попасться никому на глаза.

Когда я без стука открыл дверь в кабинет ротного, он даже не пошевелился. Еще несколько мгновений сидел неподвижно, тупо уставившись на вороненый револьвер, который держал в руке — и только потом со стуком опустил оружие на стол рядом с початой бутылкой водки и повернулся в нашу сторону.

— Горчаков… Подольский?.. — проговорил он. — Доброй ночи, господа юнкера, доброй ночи. Милости прошу… присаживайтесь.

Язык у Мамы и Папы слегка заплетался, но до тела хмель, похоже, еще не добрался: рука, указавшая на стулья около стола, не дрогнула. Подольский тут же послушно уселся — а я остался стоять. Заготовленная по пути торопливая, но убедительная речь как-то разом вылетела из головы, оставив лишь мутное недоумение.

— Что вы делаете, ваше высокоблагородие? — поинтересовался.

— Выполняю приказ. — Мама и Папа пожал плечами. — Сидеть и ничего не делать, не покидать помещения… Уж не знаю, почему вы, господа, разгуливаете, где попало, но раз уж вы здесь — угощайтесь. Стаканы в шкафу.

— Пить водку? — поморщился я. — Сейчас?

— А что мне… что нам еще остается делать? Пить шампанское лично я не вижу повода. Но прошу извинить, господа юнкера — едва ли я смогу принять вас надолго. У меня еще есть… — Мама и Папа скосился на револьвер на столе. — Еще есть кое-какие незаконченные дела.

Я только сейчас обратил внимание, что ротный надел не только парадную форму, но и награды. Наверное, все разом — столько я раньше не видел, даже в Пятигорске, когда приезжала императрица. Я мог только догадываться, что за миниатюрный парад он устроил для самого себя и выстроившихся на столе револьвера, бутылки водки и граненого стакана — но явно догадывался верно. Пьяный и раздавленный Мама и Папа представлял из себя настолько жутковатое и одновременно жалкое зрелище, что Подольский, похоже, и вовсе потерял дар речи.

А меня вдруг снова взяла злость.

— Вы ведь знаете, что сейчас происходит в городе? — процедил я сквозь зубы. — Так, ваше высокоблагородие? И знаете, что происходит здесь, в училище?

— К сожалению, — кивнул Мама и Папа. — Там, за стенами, сейчас гибнет Империя… Во всяком случае — та Империя, которой я клялся служить.

— Клялись — и теперь сидите здесь и готовитесь пустить себе пулю в лоб? — Я шагнул к столу. — Если мне не изменяет память, подобное называется изменой… Ваше высокоблагородие!

— Уверяю вас, друг мой, меня никто не назовет изменником… просто не успеет. — Мама и Папа мрачно усмехнулся. — Видит Бог — я совершил немало ошибок. Но что, с сущности, от нас зависит? Что может сделать один офицер, когда…

— Что вы можете сделать?!

От моего вопля Подольский едва не подпрыгнул на месте, и даже Мама и Папа чуть дернулся, вжимаясь спиной в кресло. Наверное, услышали даже в коридоре — но мне было уже все равно.

— Что вы можете сделать? — повторил я, нависая над столом. — Возьмите себя в руки, ваше высокоблагородие! Примите командование училищем, откройте арсенал и вооружите юнкеров. Арестуйте изменников… И дайте мне, наконец, чертов телефон!

На мгновение глаза Мамы и Папы сверкнули гневом. В самом деле — на него, гвардейского штабс-капитана, боевого офицера и кавалера нескольких орденов только что наорал первокурсник… да еще и одетый в штатское. Ротный, которого я знал, точно бы не спустил подобного.

Но этот только выдохнул и отвел взгляд.

— Милости прошу, сударь. — Мама и Папа пододвинул мне блестящий черный аппарат. — Пользуйтесь на здоровье… Хоть я и не вполне понимаю, кому вы собираетесь звонить.